Тензин Гьяцо - Политика доброты. Сборник.

Дж. А.:Этот ли подход позволяет Вам не поддаваться своим чувствам, видя страдания шести миллионов тибетцев, за которых Вы на определенном уровне несете ответственность?

Д. Л.:Моя мотивация направлена на всех чувствующих существ. Однако в том, что, во вторую очередь, я был направлен для оказания помощи тибетцам, даже нет вопроса. Если проблема поддается решению, если в данной ситуации вы можете что-то сделать, то тогда нет повода для беспокойства. Если же проблема неразрешима, то беспокойство вам не поможет. В беспокойстве вообще нет никакой пользы.

Дж. А.:Многие люди говорят так, но не многие действительно живут по этому принципу. Ощущали ли Вы это в себе всегда или Вам пришлось этому научиться?

Д. Л.:Это ощущение приходит из внутренней практики. Если смотреть на вещи шире, то страдание будет присутствовать всегда. С одной стороны, вы обречены сталкиваться с результатами неблагих действий, произведенных вами на уровне тела, речи или ума в прошлом. С другой — страдание является неотъемлемой частью самой вашей природы. Мой подход основывается не на одном факторе, но на многих. С точки зрения реальной вещи, порождающей страдание, как я уже сказал, нет причины для беспокойства, если ситуация разрешима. Если она неразрешима, то в беспокойстве также нет пользы. С точки зрения причины страдание вызвано неблагими поступками, накопленными лишь нами самими, и никем другим. Карма не исчезает бесследно. Она приносит свои плоды. Никто не сталкивается с последствиями тех поступков, которых сам не совершал. И наконец, с точки зрения природы самого страдания, субстанциональные составляющие тела и ума имеют страдание как свою истинную природу. Они служат основой для страдания. До тех пор пока вы ими обладаете, вы подвержены страданиям. Если заглянуть в глубь ситуации, то, пока у нас нет независимости и мы живем в чужой стране, нас одолевают страдания одного рода; если мы вернемся в Тибет и обретем независимость, то возникнут иные разновидности страданий. Вот так обстоят дела. Вы можете решить, что я пессимист, но это не так. Это буддийский реализм. Именно так через буддийское учение и наставления мы справляемся с ситуациями. Когда пятьдесят тысяч человек из клана Шакья были убиты в один день, Будда Шакьямуни, предводитель этого клана, отнюдь не страдал. Стоя, прислонившись к дереву, он произнес следующие слова: «Мне немного грустно сегодня, потому что пятьдесят тысяч человек из моего клана были убиты». Но сам он остался не затронутым происшедшим. Вот так то. (Смеется.) Это были причина и результат их собственной кармы. Он ничего не мог с этим поделать. Мысли подобного рода только укрепляют меня, делают более деятельным. Здесь вовсе нет утраты силы ума или воли перед лицом вездесущей Природы страданий.

Дж. А.:Меня интересует, что делаете Вы для того, чтобы расслабиться: я имею в виду садовничество и опыты с электроникой.

Д. Л.:A-а, мои хобби. Способ проводить время. (Смеется.) Если я могу что-то починить, то мне это доставляет огромное удовольствие. Я начал разбирать вещи на части, когда был еще совсем маленьким: мне было любопытно, как работают некоторые механизмы. Я хотел знать, что находится внутри двигателя внутреннего сгорания. Но сейчас я стараюсь только чинить то, что ломается.

Дж. А .:А как насчет Вашей любви к садоводству?

Д. Л.:Разводить цветы в Дхарамсале — практически безнадежное занятие. Как бы вы ни старались, приходит муссон и все уничтожает. Знаете ли, жизнь монаха весьма отрадна, счастлива. Об этом можно судить по тем, кто снял с себя монашеское одеяние. Уж они-то точно знают цену монашеству. Многие говорили мне о том, как сложна и запутанна жизнь без этого. Хорошенькая жена и дети могут на какое-то время подарить вам счастье. Однако со временем естественным образом возникают проблемы. Вы теряете половину своей независимости — свободу. Если переживание возникающих в связи с потерей независимости сложностей несет в себе какую-то пользу или обладает неким значением, то тогда оно того стоит. Если эта ситуация эффективна, если при ней оказывают помощь людям, то в таком случае это хорошо. И затраченные в связи с этими сложностями усилия стоят того. Если же нет, то это пустое дело.

Дж. А.:Но никто из нас не сидел бы тут и не беседовал, если бы у нас не было отцов и матерей!

Д. Л.:Я не говорю, что иметь детей плохо или что все должны стать монахами. Это невозможно. (Смеется.) Я думаю, что если жизнь человека проста, то удовлетворение придет. Простота крайне важна для счастья. Иметь немного желаний, быть довольным тем, что имеешь, — очень важно. Существуют четыре причины, способствующие развитию человека высшего уровня.

Удовлетворенность той пищей, которую получаешь. Удовлетворенность лохмотьями в качестве одежды или готовность прикрыть свое тело тем, что есть в наличии, то есть отсутствие стремления к богатым и красочным нарядам. Удовлетворенность любым приютом, способным защитить от воздействия стихий. И наконец, интенсивное наслаждение, получаемое в результате избавления от пагубных состояний ума и культивации благоприятных состояний в медитации.

Просыпаясь в четыре утра, я автоматически начинаю читать мантру «нагчинлаб». Это молитва посвящения всего, что я делаю, моих слов, мыслей, поступков, всего моего дня благому делу помощи другим, молитва подношения. Как и все монахи, я соблюдаю обет бедности, так что у меня нет личных принадлежностей. В моей комнате находится только кровать, а первое, что я вижу, открывая утром глаза, — это лик Будды (эта священная статуя XVII века из Кьиронга в числе немногих была спасена от поругания китайцами). Когда я просыпаюсь, в помещении холодно — мы находимся на высоте 7 тысяч футов, — поэтому я делаю упражнения, умываюсь и одеваюсь очень быстро.

Я ношу точно такие же бордовые одежды, как и остальные монахи. Они не очень хорошего качества и покрыты заплатами. Если бы монашеское одеяние было сделано из хорошего материала и не расползалось по швам, то, продав его, можно было бы что-то выручить. А так это невозможно. Это способствует упрочению нашей философии развития непривязанности к жизненным благам. До половины шестого я медитирую и делаю простирания. У нас есть специальная практика напоминания себе о своих проступках: я совершаю покаяние и читаю молитвы о благополучии всех чувствующих существ.

Затем на рассвете, если на улице стоит хорошая погода, я выхожу в сад. Эго время дня обладает для меня особым значением. Я смотрю на небо. Оно очень ясное, и я могу видеть звезды. У меня возникает особое чувство моей собственной незначимости по сравнению с Космосом. Это осознание того, что мы, буддисты, называем «непостоянством». В такие моменты я расслабляюсь и отдыхаю душой. Иногда я ни о чем не думаю и просто наслаждаюсь рассветом, слушаю пение птиц.