Александр Пятигорский - Введение в изучение буддийской философии

Итак, с момента своего вступления в созерцание и до момента своего выхода из него созерцатель пребывает в пространстве, где одновременно действуют две серии фактов и событий, условно нами классифицируемых на «субъективные» и «объективные». Но кто же этот созерцатель? Мы знаем, что уже с момента вступления в созерцание он исключается из жизни, а говоря терминологически, из континуума сознания, бхаванги. Так что с этого момента он — не человек. Его, так сказать, «человечность» приостановлена — вместе с его полом, социальным статусом, аскетизмом или мирянством — до как бы «возвращения» его сознания в поток жизни. Однако здесь есть одно чрезвычайно важное обстоятельство: даже единственный, хотя бы раз в жизни, момент пребывания в дхьяне производит в его сознании изменения столь радикальные и необратимые, что уже до конца своей жизни он останется созерцателем, никогда не будучи в состоянии снова сделаться просто человеком. Он навсегда будет пребывать в состоянии, промежуточном между человеческим и не-человеческим. Более того, только по выходе из созерцания он будет способен объяснить и описать свои обычные психические и умственные состояния, «как они есть» в действительности. Можно даже предположить, что сами эти состояния существуют только в своей, так сказать, дхьянической ретроспективе, т.е. после выхода созерцателя из созерцания.

3. Я думаю, что буддийские йоги, мастери созерцания, открыли для себя совершенно новый план существования, не созерцаемый до них ни в какой другой индийской йоге. Но что значит «существование»? В любом случае совсем не то, что это слово (и понятие) значит сегодня в академической философии и в весьма широком спектре употребления — от «человеческого существования» французских экзистенциалистов до квазифилософии современных школ логического анализа языка. Оттого мне сейчас и приходится употреблять понятие «существования» в его чисто операциональном значении в качестве «временного заменителя» понятия «становление» в буддийской философии. Или, скажем, еще точнее: «существование» здесь служит условным обозначением того одного момента, в течение которого «продолжается» возникшая мысль (или дхарма) до ее мгновенного же исчезновения. Вместе с тем созерцание будет также предполагать внутри себя особое «существование» созерцаемого, т.е. объектов мгновенных созерцаний (таких как в нашем тексте «земля», «труп», «скелет» или «бесконечное сознание»), длящихся в течение одного дхармического момента данной («первой», «второй» и т.д.) фазы созерцания. Тогда «новый план» существования, открытый буддийскими созерцателями,— пространство созерцания, в котором эти объекты мгновенно «существуют». Отсюда следует и своего рода двухаспектность дхьяны. Дхьяна есть одновременно то, что созерцается и процесс самого созерцания, или, говоря другими словами, дхьяна является и процессом (хотя бы и мгновенным), и формой, т.е. тем же процессом, но переведенным в пространственную конфигурацию объектов. Это определение нейтрализует различия между тем, что созерцается, кто созерцает, и самим созерцанием — все они сливаются в одном «где» дхьяны, «где», которое я условно назвал планом существования. Поэтому же любой вопрос насчет созерцания будет иметь смысл, только если известен и определен план существования для созерцателя, о котором этот вопрос спрашивается.

Так, молодой человек на дороге из Анадхапуры, спрашивающий старейшину Магатиссу, не видел ли тот его жену, находился в плане чувственного существования в момент, когда старейшина пребывал в дхъяническом плане. Притом, разумеется, что молодой человек не знал, где он находился, а старейшина знал. Тогда будет ли правильным вопрос: «Является ли молодая женщина, которую видел старейшина, и молодая женщина, которую знал ее муж, той же самой женщиной?» Нет. Вопрос поставлен неправильно, так как объект чувственного восприятия во втором случае и созерцания в первом случае — не есть тот же самый объект. Ведь муж-то видел молодую женщину, а Магатисса — скелет. Но будет вполне возможным предположение, что созерцание (дхьяна) само генерирует свои объекты, как, в нашем эпизоде, оно генерировало мерзкие обломки зубов и скелет. Но что же нам делать с другими обыкновенными, не-дхьяническими объектами, такими как дорога, молодая женщина, ее муж, да и сам созерцающий старейшина? В моей попытке ответить на этот вопрос я оказываюсь в методологическом зазоре между номинализмом и умеренным («либеральным») берклианским эмпиризмом. Поэтому просто допустим, что «объекты вообще» генерируются в созерцании в порядке их мгновенного совпадения с объектами специфически созерцательными, дхьяническими.

В тексте X созерцание описывается как иерархически организованная структура (в которой, кстати, само созерцание занимает место на ступень ниже, чем ее вершина). Мы уже упоминали о том, что Магатисса «из созерцания» мог знать о вещах и фактах, расположенных в этой иерархии ниже созерцания, т.е. о вещах и фактах чувственного мира. Более того, вполне возможно предположение, что любое знание о своем уровне существования может исходить только из более высокого уровня, в данном случае из уровня, где мысль одноточечно направлена, ум полностью успокоен и сознание сосредоточено. Отсюда только один шаг до идеи реверсивной эволюции: нормальное мышление и как бы «естественный» ум не могут достичь в своем развитии понимания самих себя как нормальных и даже как мышления и ума. Такое понимание доступно только дхьяническому уму и уже радикально трансформированному в созерцании, сверхнормальному мышлению. Только последнее способно видеть «мышление вообще» как не-созерцание, но вместе с тем и как потенциальное созерцание, а любого мыслящего — как потенциального созерцателя.

На основе текста X легко выделить три аспекта дхьяны: микрокосмический, макрокосмический и космический. Так, видение старейшиной Магатиссой скелета — это микрокосм дхьяны; то, что он созерцает в качестве объектов (как специфически дхьянических, так и любых других), — это макрокосм дхьяны. Космос же дхьяны мы можем себе представить в виде тех абстрактных, «платонических» сфер, на которых сосредотачивается сознание на высших, трансцендентальных уровнях — таких, скажем, как «сфера формы» или «сфера бесформенного».

4. Теперь вернемся к двум феноменам, весьма кратко описанным в тексте X, смерти и карме. Мы видим, что Буддхагхоша полностью редуцирует смерть к карме. Такая редукция является по определению дхьянической, т.е. возможной даже не в созерцании вообще, а в такой его конкретной разновидности, как обратное вспоминание. Ведь даже как перерыв потока жизни, как завершение данного рождения в сознании-связке, смерть — это не просто объект созерцания и не простой отдельный феномен, дхарма, но эпифеномен, производный от весьма сложного комплекса феноменов, дхарм, через которые в своем обратном вспоминании движется «назад» созерцатель, следуя по цепочке прошлых мыслей от настоящего мгновения к исходным дхармам смерти. Именно поэтому объект созерцания здесь — это не собственно смерть, ибо нет такой дхармы, как собственно смерть, а смерть, созерцаемая в обратном вспоминании, т.е., строго говоря, «йогическая смерть», только исходя из которой созерцатель, post factum meditationis, знает «смерть как смерть». В этой связи будет буддистически корректным предположение о спонтанном, не индуцированном созерцанием возникновении последней одноточечно направленной мысли, возможно единственной в жизни каждого человека, а не только созерцателя. Собственно, случай такого возникновения и является «дхьянической смертью», но дхъянической в смысле спонтанного созерцания, которое, впрочем, может возникать и в других случаях человеческой жизни (в особенности в так называемых «промежуточных состояниях», о которых речь пойдет ниже, и одним из которых является созерцание).