Софроний - Духовные беседы

Господь дал Адаму заповедь: «А от древа сего познания добра и зла не ешьте, потому что умрете смертию» (Быт. 2:17), и чрез пребывание в заповеди ему была обетована вечная жизнь. Он был поставлен во главу Рая, чтобы ведать и участвовать в устроении его. Но вот он пал страшным падением, которое до сих пор поражает весь мир. И если мы хотим спасения нашего, то, конечно, нужно действительно положить основанием нашей монашеской жизни молитву за всего человека. Но начинается эта молитва с маленького опыта — с маленького общежития в несколько человек. И потом, когда это достигнуто, вдруг пред нами раскрывается великое море любви Христовой. Общежительная жизнь важнее, чем пустынническая. Но и своевременная пустынническая жизнь может быть действительно даром благодати Божией. Живя в пустыне, человек может молиться о всем человечестве. Расширяется его ум, и он от времени переходит к вечности, от пределов всякого рода к беспредельности Божественной. В пустыне драгоценно то, что вечность становится ощутимою и как бы заставляющею забыть время. У меня лично появилась странная мысль по отношению к вечности: если бы не было вечности, времени тоже не было бы. И Бог, пребывающий в вечности, сотворил мир так, что форма бытия этого мира связана со временем, с переменами: подъемы, падения, любовь и обратная ей ненависть, — всё проходит человек. И чем дальше углубляется он в покаянии за свои грехи и за свои страсти, тем глубже он постигает покаяние Адамово, о чем прекрасно говорит Силуан.

Но как передать эту жизнь? — Слова не действуют, пример не учит, потому что его не видят. И как пробудить в сердцах ваших сознание вечности Божественной, когда все изменяется? — Наш отец плакал в молитве за все человечество больше, чем за самого себя. Когда он каялся в своих грехах, то постепенно, проникая в сущность греха и падения Адама вообще, он становился носителем космического сознания. Силуан, который был одарен как поэт, говорил, что когда плакал Адам, то вся пустыня мира слушала его в великом молчании. Так и Серафим Саровский, когда «кричал» к Богу о себе только: «Милостив буди мне, грешному», постепенно становился, действительно, Адамом. Так молитва Серафима Саровского из личной стала космической, действуя до сих пор, и он мог предсказать, что будет «Пасха» в России в таком-то году, когда обретутся его мощи. Каждый раз, когда какой-нибудь человек хочет носить имя «Серафим», это событие происходит в пределах души воспринимающего имя. Но оно связано с тем фактом, что молитва Серафима Саровского стала по характеру своему космической. Так же и от отца нашего Силуана мы научаемся постепенно покаянию, которое возведет нас в то же самое состояние, когда мы, каждый из нас, становимся Адамом.

Когда входит душа наша в Божественную сферу жизни, то, конечно, человек реальнее ощущает вечность, чем время. И тогда многие слова евангельские становятся «нашими», то есть выражающими наше состояние. Нам нужно воспринять слово Христа так, чтобы оно стало нашим словом. И даже такие страшные выражения, как «небо и земля прейдут, но словеса Мои не прейдут»: по телу я умираю, но что есть мое тело? — земля, от которой я взят и куда опять пойду. «Небо и земля прейдут», то есть космическое бытие не есть вечное бытие.

Почему я говорю с такою, я сказал бы, печалью? — Потому что желание сердца моего: чтобы вы усвоили сие, чтобы отошел от вас образ мышления, который является извращением жизни христианской. Мне трудно говорить об этом, потому что многие больные души не способны услышать это слово. Многие люди живут не вечность во Христе, а какую-то странную форму земной жизни. При отсутствии видения вечности время и дни для них становятся единственной реальностью: и они спорят о календарях. Когда я был на Афоне, произошла реформа календарная: Церковь Вселенская хотела уточнить время жизни с теми принципами, которые были заложены в начале. И в начале получалось, что равноденствие было девятого марта, а потом оно стало двадцать второго. И эта перемена касается, главным образом, внешней жизни человеческого общества, чтобы не сказать — государственной жизни. И превращать эту сторону в догмат и даже разрывать литургические отношения есть последствия этого недомыслия и отсутствия опыта вечности во Христе. Все проходит на земле. Мне за двадцать два года моей жизни на Афоне было больно видеть, как некоторые, даже хорошие, люди думают только о днях, а не о вечности. И так, странным образом, ожесточаются сердца этих людей. Уже закрыты двери сердец их. Они не могут понять ни гефсиманской молитвы, ни голгофской жертвы, ни идей Симеона Нового Богослова или Силуана о том, что каждый из нас должен уподобиться первому человеку по содержанию своей жизни — то есть стать Адамом.

От отсутствия сознания, которому учат нас святые Отцы наши, мы извращаем христианство, возводя условия государственной и общественной жизни в догмат. Это совсем неверная вещь. Подлинная молитва происходит в пределах не земной жизни, а Божественной: «Боже, милостив буди мне, грешному...», «Господи, помилуй нас и мир Твой».

Я говорю об этом беспорядочно, но в ходе нашей беседы я следую тому, как мне дается слово. Я не читаю по бумаге заранее записанное, а только ищу молитвой, что в сердце моем возникает.

Так, я говорю сейчас об этом, потому что двое из наших братьев были в России. И там, после великой благодати мученичества, вдруг — такое маленькое, тесное, узколобое сознание о времени! Наших братьев спросили: «По какому стилю вы служите?» И для них это «новый стиль» и «старый стиль». И когда мы перешли на стиль, которым живет государство, то мы не ощутили никакой потери от этого, но мы сохранили наше доброе расположение и к тем, и к другим. Кто такие другие и кто те? Те, «которые считают дни», как апостол Павел говорил (см.: Гал. 4:10). А есть другие, которые погружены молитвой и душою, всем сердцем, всею силою своею в вечного Бога.

Так, я хотел бы, братья мои дорогие, чтобы вы понимали вещи так, как нужно их понимать, — так, как учил нас Господь и Его апостолы, и Святые Отцы: «Небо и земля прейдут, а словеса Мои не прейдут». И когда Ему говорили евреи: «Ты ли, который не имеешь пятидесяти лет, видел Авраама?», Господь ответил со свойственным Ему сознанием: «Прежде Авраам не бысть, АЗЪ ЕСМЬ» (Ин. 8:57–58). И потому говорит Господь: «Ешьте Мое Тело, пейте Мою Кровь, и тогда будете носителями вечной жизни Моей. А кто не пьет Моей Крови, кто не ест Моей Плоти, тот потеряет жизнь» (см.: Ин. 6:53).

Итак, скользнула моя беседа к этому положению: время есть условная, свойственная твари форма существования — existence , а вечность — это форма бытия вечного Бога, в Которого мы веруем. И при таком сознании мы сможем глубже понимать слова Христа и заповеди Его. Почему? — Потому что когда заповеди Его становятся законом, единственным законом нашего бытия: и временного, и вечного, тогда весь строй нашей жизни меняется. И когда человек восчувствует свое спасение во Христе и увидит других людей, которые не хотят Христа, то в нем появляется естественным порядком сострадание к тем, которые не понимают и не принимают Христа. Мучительное сознание, что эти люди отпадают от вечной жизни в Боге, рождает молитву за всего Адама. Старец Силуан говорит, что когда прикоснется любовь, то сердце человека хочет всем спасения. Тогда не будет ожесточения сердец, которое приводит к расколам, к ненависти и к совершенной потере образа жизни христианской.