Максим Исповедник - Творения преподобного Максима Исповедника. Книга I. Богословские и аскетические трактаты

Как и многим отцам Церкви, преп. Максиму часто приписывались в рукописной традиции сочинения, ему не принадлежащие. Но если относительно одних из них (исходя из внутренних и внешних свидетельств) можно сказать, что это явные псевдоэпиграфы, то в отношении других возникают сомнения и мнения ученых здесь расходятся. К таким сомнительным сочинениям преподобного следует отнести в первую очередь «Умозрительные главы» (или «Московские гностические главы»), опубликованные С. Л. Епифановичем по единственной рукописи, хранящейся в Москве. Сам издатель считал, что «они и по стилю, и по терминологии, и по воззрениям, несомненно, Максимовы» и составлены из различных произведений преподобного, ныне утерянных [236] Епифанович С. Л. Материалы..., с. VII, 33–56. . Г. У. Бальтазар пошел еще дальше: данные «Главы», полагал он, есть не компиляция из трудов преподобного, а законченное и совершенно подлинное произведение его, только написанное в самый ранний период творчества [237] См.: Balthasar H. U. Kosmische Liturgie (2 Aufl.), S. 484–486. . Но И. Хаузхерр счел их неподлинными [238] См.: Hausherr I. Nouveaux Fragments grecs d'Evagre le Pontique // Orientalia Christiana Periodiaca. 1939, vol. 5, p. 229. , и его точка зрения возобладала среди современных исследователей. Однако, на наш взгляд, мнение С. Л. Епифановича и Г. У. Бальтазара имеет под собой больше оснований: «Умозрительные главы» содержат мысли, характерные для преп. Максима, и, скорее всего, принадлежат ему. Зато аналогичное произведение — «Практические главы», изданные также С. Л. Епифановичем [239] См.: Епифанович С. Л. Материалы..., с. VIII, 56–59. , явно не принадлежат преп. Максиму. Гипотеза русского ученого, считавшего, что эти «Главы» вышли из под пера Евагрия Понтийского, в настоящее время подтверждается другими исследователями. Столь же явный псевдоэпиграф представляют и «Другие главы» — сочинение, как ныне установлено, принадлежащее малоизвестному византийскому мистику XI-XII вв. Илие Экдику [240] См.: Disdier M. T. Elie l’Ecdicos et les Hetera Kephalaia attribues a saint Maxime le Confesseur et a Jean Carpathos // Echos d’Orient, 1932, t. 31, p. 17–43; Darrouzes J. Elie Ecdicos // Dictionnaire de Spiritualite. T. IV, pt. 1. P., 1960, p. 576–578. . О «Различных богословских и домостроительных главах» (в пяти «сотницах») речь шла выше — только «Пятнадцать глав» и «Десять глав о добродетели и пороке» принадлежат преподобному. Также за сочинение Псевдо‑Максима следует считать флорилегий под названием «Богословские главы» (обычно известные в своем латинском названии Loci communes) [241] См.: Richard M. Florileges grecs // Dictionnaire de Spiritualite. T. V, P., 1964, p. 475–512. .

Об остальных неподлинных произведениях преп. Максима можно лишь кратко упомянуть. К ним относятся: «Краткое изложение веры» [242] См.: Епифанович С. Л. Материалы..., с. XII, 80–82. ; логический трактат «Определения на „Введение“ Порфирия и „Категории“ Аристотеля» [243] См.: Rouche M. Byzantine Philosophical Texts of the Seventh Century //Jahrbuch der österreichischen Byzantinistik, 1974, Bd. 23, S. 61–76. ; иногда приписываемые преподобному в рукописной традиции «Диалоги о Святой Троице», но чаще числящиеся под авторитетным именем св. Афанасия Александрийского — автор их неизвестен, но он жил намного раньше преп. Максима (IV в.) [244] См.: Bizer C. Studien zu Pseudathanasianischen Dialogen der Orthodoxos und Aetios. Bonn, 1970, S. 24–40. ; широко распространенный трактат «О душе», текст которого практически совпадает с аналогичным сочинением, приписываемым св. Григорию Чудотворцу, но восходящим к античной философской традиции [245] См.: Lebreton J. Le traite de l’ame de saint Gregoire le Thaumaturge // Bulletin de litterature ecclesiastique, 1906, t. 88, p. 73–83; Einaeson В. On a Supposed Pseudo‑Aristotelian Treatise on the Soul // Classical Philology, 1933, vol. 28, p. 129–130; Gätje H. Studien zur Überlieferung der aristotelischen Psychologie in Islam. Heidelberg, 1971, S. 54–62, 95–113, 114–129. , и, наконец, «Гимны». Все эти произведения, ложно надписываемые именем преп. Максима, лишь свидетельствуют о том большом авторитете, каким он пользовался у древних книжников.

Данный краткий обзор литературной деятельности преп. Максима показывает, сколь многоплановой и разнообразной была она. За этой многоплановостью творчества улавливается и неоднозначная многоплановость мысли. Богослов, философ (или, точнее, «любомудр»), экзегет, мистик и полемист органично слились в личности преподобного. Поэтому его миросозерцание, с одной стороны, поражает наличием многообразных пластов и их сложным, переплетением. Но, с другой стороны, оно обладает удивительной внутренней стройностью и соразмерностью — это упорядоченный «космос» духовности и богословской глубины, каждая часть и даже маленькая деталь которого взаимосвязаны и обретают свой смысл в единстве целого [246] Thunberg L. Man and the Cosmos. The Vision of St Maximus the Confessor. N.Y., 1985, p. 31. . Но уловить эту гармонию целого за феноменальной множественностью пестрого сплетения мировоззренческих тем часто бывает трудно, ибо большинство творений преподобного — «богословские отрывки, главы, заметки. Он любит писать отрывочно» [247] Флоровский Г. В. Византийские Отцы V–VIII вв., с. 198. . Здесь нужно найти какой-то сквозной лейтмотив, тот основной и глубинный нерв всей богословской системы его, который является внутренним движителем ее и сообщает ей единство. И думается, что поиск его должен исходить из факта удивительной гармонии между жизнью и творчеством, личностью и мировоззрением преподобного. А эта гармония берет исток в монашеском житии его: однажды встав на путь подвижничества, инок Максим неуклонно следовал им до самой славной кончины своей. Поэтому аскетическое богословие является центральной осью всего его миросозерцания [248] См. ряд верных наблюдений на сей счет: Dalmais I. H. L'oeuvre spirituelle de saint Maxime le Confesseur // La Vie Spirituelle. Supplement, 1952, t. 21, p. 216–226. .

Это богословие, как и вся система преподобного, представляет собой сплав различных тенденций и течений, наметившихся в предшествующей христианской аскетике. Иногда данный сплав несколько упрощенно представляют как синтез аскетики Евагрия Понтийского и «Ареопагитик» [249] Bouyer L. La spiritualite du Nouveau Testament et des peres. R, 1966, p. 518. . О значении влияния Евагрия уже было сказано, а что касается Дионисия Ареопагита, то воздействие его сочинений на мировоззрение преп. Максима также не вызывает сомнений [250] См.: Völker W. Der Einfluss des Pseudo-Dionysius Areopagita auf Maximus Confessor // Studien zum Neuen Testament und zur Patristik. Erich Klostermann zum 90. Geburtstag dargebracht. B., 1961, S. 331–350. . Тем не менее, следует отметить существенную черту, отличавшую друг от друга двух мыслителей: мистическое богословие автора «Ареопагитик» было, так сказать, «теоретическим» и не опиралось на личный духовный опыт [251] См.: Vanneste J. La théologie mystique du Pseudo-Denys l’Areopagite // Studia Patristica, 1962, vol, 5, pt. 3, p. 401–415. ; аскетическое богословие преп. Максима, наоборот, исходило прежде всего именно из такого опыта. Поэтому речь может идти только о чисто внешних заимствованиях второго от первого, которые перерабатывались и усваивались благодаря этому личному мистическому опыту. Намного более сродными преп. Максиму в данном плане были великие каппадокийские отцы, и степень влияния их аскетики на аскетическое богословие преподобного еще требует изучения [252] Относительно общего влияния их богословия см:. Berthold G. С. The Cappadocian Roots of Maximus Confessor // Maximus Confessor. Actes du Symposium, p. 51–59. . Аналогичное можно сказать и относительно воздействия «новоалександрийцев» (особенно св. Афанасия Великого) на нравственно-аскетическое учение преп. Максима — оно было, безусловно, немалым. Наконец, требует еще исследования влияние творений преп. Макария Египетского на творчество преп. Максима. Знакомство последнего с сочинениями блаж. Диадоха Фотикийского установлено [253] См.: Des Places E. Maximele Confesseur et Diadoquede Photice// Ibid., p. 29–35. , а через них мощная струя мистики преп. Макария достигла преп. Максима. Но вполне вероятно, что можно обнаружить следы и непосредственного влияния творений египетского подвижника на миросозерцание преп. Максима. Как бы то ни было, силой своего творческого гения [254] B. Фёлкер справедливо называет его «гением суммации»: («Genie der Summation»). См.: Völker W. Maximus Confessor als Meister des geistlichen Lebens. Wiesbaden, 1965, S. 490. он сплавил воедино все эти различные влияния, оставив в наследие последующим поколениям православных богословов разрабатывать и развивать многие темы, намеченные им.