Владимир Топоров - Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)

Но были не только демоньскаа кознодейства и страхованиа [299]; угрозы со стороны зверей ( зверинаа устремлениа ) были не менее опасны: их было много и они были разные, а Сергий против них ничего не предпринимал, и некоторые из них близко подходили к нему, окружали его и даже обнюхивали, но, как ни странно, не трогали его, даже будучи голодными. А может быть, никакой странности и не было. Наиболее яркий пример отношений иночествующего Сергия с животными, отчасти напоминающий мотивы, связанные с отношением Св. Франциска к зверям (ср. особенно волка из Губбио, «брата–волка»), относится к истории с медведем, рекомымъ аркуда [300].

Одно время (и это продолжалось более года) к Сергию стал приходить медведь, иногда по несколько раз на дню. Преподобный понял, что медведь голоден и не имеет каких–либо агрессивных устремлений. Он стал выносить медведю из хижины маленький кусок хлеба (сам Сергий питался скудно и привык есть помалу) и класть его заранее на пень или колоду, чтобы зверь, когда ему надо, мог приходить и уносить с собой. Медведь так и делал. Но иногда и у самого Сергия не было хлеба. Не найдя привычного куска, зверь долго не уходил, но стояше възираа семо и овамо, ожидаа акы некый злый длъжник, хотя въсприати длъгь свой (сравнение, достойное высоких образцов). Когда у Сергия был лишь один кусок хлеба, он делил его надвое и одну часть отдавал медведю (можно напомнить, что сам Сергий питался только хлебом и водой и ел, конечно, не досыта). Когда хлеба не было, человек и зверь голодали вместе. Но бывало и так, что единственный кусок хлеба Сергий целиком отдавал медведю, и изволи, сам не вкушаа въ тый день, алкати паче, нежели зверя оного оскръбити и не ядша отпустити . Было ошибкой думать, что хлеб медведю был тем компромиссом, который устраивал медведя и отчасти Сергия. Главное было в другом: Сергий понимал медведя, сочувствовал ему и стремился, насколько мог, помочь ему — даже за свой счет; но и медведь чувствовал доброту человека и не покушался на него, хотя человек мог стать для медведя более заманчивой едой, чем маленький кусок хлеба. Так усилиями и доброй волей Сергия это пустое место, на которое претендовали носители злого начала, просветлялось, добрело, проникалось духом согласия и ненасилия, исподволь освящалось, чтобы уже при жизни Сергия стать главной святыней христианской Руси.

История же с медведем еще раз напоминает нам о необычайной широте души Сергия, о его благоволении и его доброте, полностью лишенной сентиментальности и всего показного. Сергий умел быть самим собой и мало зависел от того, что о нем могут подумать другие. И еще у него был дар благодарности. Какие бы испытания ни обрушивались на него, он с радостию тръпяше, въ всех благодарные Бога, а не стужаше си, ни унываше въ скръбех. Елма же стяжаше разум и великую веру къ Богу, ею же възможе вся стрелы неприазнены раждежены угасити, ею же възможе низложити всяко възвышение высящееся на разум Божий, и яже от демонъ прилогъ прилучающихся да не убоится . Подобный храброму воину, вооруженному силой духа, Сергий, как сказано в «Житии», всегдашнее имать попечение къ Богу, по толику же и Богъ о нем речет: «С ним есмь въ скръби; изму и́ и прославлю и́. Длъготу дний исплъню его и явлю ему спасение мое» . Слабый и ленивый лишен такой надежды, но иже съ Богомъ непрестанно пребываа въ всех исправлениих своихъ, и приближался ему доброт ради делъ своих, и протязаа блюдение своего сердца благости его, нескудно и неуклонно, яко же Давидъ пророкъ рече: «Исчезоста очи мои уповающу ми на Бога моего» .

Именно такое упование было у Сергия, и он с таковым дръзновениемь дръзнувнити в пустыню сию, единъ единствовати и безмлъствовати, иже и божественыя сладости безмолъвиа въкусив, и тоя отступити и оставити не хотяше . Обозначенная здесь тема безмолвствования отсылает к важной черте духовной жизни Сергия и его личности. Безмолвствование не могло нарушить связь с Богом, а она все более и более ощущалась Сергием. Милость и благодать Божья ниспосылалась в помощь ему, еже съхранити его от всякого обистояниа, видимаго же и невидимаго , и он чувствовал эту помощь и днем и ночью прославлял Бога, воссылал к нему благодарственные хвалы, молился. Часто он читал святую […] книгу, яко да оттуду всяку приплодит добродетель, съкровенными мысльми подвизаа умь свой на вжеление вечных благъ съкровищь . И никто не знал об этом «жестоком добродетельном житии» Сергия кроме Бога, видящего и тайное и неявленное. А Сергий любил наедине единому Богу частыя, и прилежныя, и тайныя приносити молитвы, и Богу единому събeседовamи, и превышнему вездесущему вжеленми присвоитися, и к тому единому приближатися, и еже от него благодатию npoсвещamucя. И сицевыми тому упражняющуся мысльми, яко да благоприатенъ будет еже о сих подвигъ его и без зазора; и сего ради на кыйждо день тепле обнощеваше, частыя къ Богу молитвы въсылая повсегда. Богъ же молениа его николи же не презре, яко благосердие имея множество щедрот, не навыче бо презирати молениа боящихся его и творящих волю его .

А Сергий между единъ единствоваше в своей пустыни. Но вскоре это должно было кончиться: время созрело. Двухлетнее пребывание Сергия в уединении не прошло для него бесследно. Из испытаний, через которые он прошел, он многое извлек, лучше узнал себя и свои возможности, почувствовал спокойную уверенность в себе и свою богоотданность не только как мечту, желание, но и как уже осуществившую реальность.

Изменилсяли Сергий за эти два года? Да, он заметно отличается теперь от себя самого, когда он жил в миру. Опыт иноческой жизни, богообщение, собеседничество с Богом с особой рельефностью помогли проявиться в Сергии особой крупности и основательности его натуры, серьезности и трезвости ума, смиренности и многотерпению, широте и глубине его, наконец, силе духа. Теперь о Сергии можно было не беспокоиться: какие бы трудности ему ни предстояли, не приходилось сомневаться, что свой путь он пройдет до конца. И вместе с тем то, как эти изменения совершались, и какие причины — внешние или внутренние — их вызвали, сказать трудно. Они протекали незаметно, разность этапов в духовном развитии Сергия не улавливается, какие–либо кризисы, конфликты, перепады отсутствуют. Так бывает, когда развитие определяется не внешними обстоятельствами, но внутренним ростом–разворачиванием того, что уже было в человеке. Только это объясняет удивительную органичность, ровность, плавность такого возрастания духа, и только это дает человеку уверенность в себе, в своих возможностях, в неизменной твердости своей веры. Как раз это было случаем Сергия.