Владимир Топоров - Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)

Оказавшись в далекой киржачской пустыни, Сергий не стал терять время даром. Прежде всего он поставил кельи, «в них покой приимати от великаго труда» (то, что поставлена была не одна келья, доказывает, что Сергий замышлял остаться здесь надолго, если не навсегда, и можно думать, что идею общежительности он не оставил). Двое учеников были посланы к митрополиту Алексию просить его благословения на основание церкви. Благословение было получено, и строительство церкви было начато. Но сначала была молитва, в которой Сергий просил благословить место, которое благослови създатися въ славу Твою, в похвалу же и честь Пречистыя Ти Матере […]. Работа шла успешно — тем более что помогали и иноки и миряне — одни строили кельи, другие — монастырские службы. Иногда приходили к нему князья и бояре и давали много серебра. По благодати Божьей и церковь была сооружена в короткий срок, и многочисленная братия собралась вокруг Сергия и тут.

Но всё это не решало вопроса о Сергии для монахов Троицы. Оставшись без него, не тръпяще надлъзе духовного си учителя разлучение и любовию велиею разгоревшеся , они пошли в город к митрополиту Алексию и стали жаловаться на свою участь — остались они одни, как овцы без пастыря; святое, Богом собранное братство не может вынести разлуки с Сергием, и многие уходят к нему и главное — и мыубо не тръпим надлъзе не насыщатися святого его зрения и как вывод из этого — вели ему пакы възвратumися въ свой ему монастырь, да не до конца болезнуеми за нь .

Митрополит немедля посылает к Сергию двух архимандритов, Герасима и Павла, передавая с ними некоторые поучения из Писания: тъй бо яко отець учааше и яко сына наказааше . Алексий был мудр, опытен и искушен в ведении человеческой души. Знал он и Сергия и начал свое наставление не с уговоров, а с похвалы — он узнал про жизнь Сергия в дальней пустыни и что имя его прославляется и там, но воздвижения церкви и собрания братии для Сергия уже достаточно, и поэтому нужно выбрать наиболее преуспевшего в добродетелях ученика и поставить его настоятелем монастыря вместо себя. Знал митрополит и то, что заставит Сергия вернуться в Троицу:

Сам же пакы възвратися в монастырь святыа Троица, яко да не надлъзе братиа, скрьбяще о разлучении святого ти преподобиа, от монастыря разлучатся .

И в помощь Сергию:

А иже досаду тебе творящихъ изведу вънъ из монастыря, яко да не будет ту никого же, пакость творящаго ти; но токмо не преслушай нас. Милость же Божиа и наше благословение всегда да есть с тобою .

И Сергий — посланцам митрополита:

Вся от твоих устъ, яко от Христовых устъ, прииму с радостию и ни в чем же преслушаю тя .

Когда митрополиту донесли о решении преподобного, он зело възвеселися съвръшенному его послушанию и вскоре послал освятить поставленную Сергием церковь в честь Благовещения Пречистой Богородицы ( иже и до ныне стоит благодатию Христовою , — замечает Епифаний). Сергий же отправил к митрополиту своего ученика Романа, который и был благословлен на священничество и игуменство в новооснованном монастыре. Сергий же вернулся в Троицу.

Встречен был Сергий с превеликой радостью. Вся братия вышла навстречу ему, его же и видевше мняху, яко второе солнце возсиавше […] И бяше чюдно зрение и умилениа достойно: ови убо бяху руце отцу лобызающе, инии же нозе, овии же ризъ касающеся целовааху, инии же предтекуще толико от желаниа хотяще зрети на нь . Духом радовался и Сергий, увидев вместе своих детей.

Перед описанием этой встречи Сергия братией — неожиданная вставка, отрывающая описание возвращения Сергия в Троицу от его встречи там. Пожалуй, единственным (но все–таки едва ли достаточным) основанием для введения в этом месте в текст обозначенного отрывка можно считать тему поставления в игумены в монастыре Святого Благовещения, тоже, казалось бы, исчерпанную после того, как читатель узнал, что на это место уже получил благословение ученик Сергия Роман. Но можно думать, что, вводя этот отрывок в повествование, Епифаний имел в виду и следующую главку о епископе Стефане, с которой описываемый здесь отрывок объединяется (хотя и неискусно, с нарушением пропорций) темой чуда.

Из вставного отрывка следует, что Сергий хотел, чтобы игуменом Благовещенского монастыря был Исаакий–молчальник, для чего ему, конечно, надо было выйти из безмолвия. Но он, любя безмлъвие и млъчание , не хотел этого и умолял Сергия благословить его на молчание. Тот согласился и велел Исаакию прийти к нему наутро после божественной службы. Исаакий так и сделал. Сергий, перекрестив его, сказал: «Да исполнит Господь желание твое!» Когда же он благословил Исаакия, тот увидел, как из руки Сергия вышло огромное пламя и окружило его, Исаакия.

И от того дни пребысть, молчя без страсти молитвами святого Сергиа: аще бо некогда хотяаше и с тихостию каково рещи, но вьзбраним бываше святого молитвами. И тако пребысть млъча вся дни живота своего, по реченаму: «Аз же бых, яко глух, не слыша, и яко немъ, не отвръзаа устъ своих». И тако подвизався великим въздръжанием, тело свое удручаа ово постом, ово бдением, ово же млъчанием, конечнее же послушаниемь до последняго своего издыханиа. И тако в том предасть душю свою Господеви, его же и въжделе от юности своея .

Так, попутно и в другой связи, мы узнаем еще об одном подвижнике из Сергиева круга и еще об одном чуде о Сергии.

В изложении Епифания «киржачское» пребывание Сергия легко принять за краткий эпизод в его жизни. А между прочим он продолжался три–четыре года и, вообще говоря, мог растянуться на всю оставшуюся жизнь, притом едва ли он затмил бы то, что уже было сделано в Троице. Но о себе и своей славе Сергий не думал — только о Боге и том деле, которое было бы воплощением Божьего замысла. Уход из своего монастыря навстречу неизвестности, вероятно, был не из легких, но в нем не было ни обиды, ни раздражения, ни расчета на то, что его не отпустят или, отпустив, спохватятся и вскоре же вернут в Троицу. Во всяком случае Сергий сделал свободный выбор, и скорее всего это был правильный выбор — он не породил ни розни, ни вражды, ни ненависти; более того, он, вероятно, уничтожил само их основание, корень их и наиболее надежно, хотя и не скоро, привел к согласию. Митрополит Алексий, которому нельзя отказать в доверии к Сергию, чуткости и понимании мотивов его поведения, едва ли мог смириться с уходом Сергия из монастыря, но он имел терпение не торопить Сергия с возвращением и тем более не использовать в этом случае свою власть. В конечном счете и Сергий, и Алексий смотрели на сложившуюся ситуацию одинаково — «Оба ждали, чтоб назрело время, разрешили жизненную трудность в духе вольности и любви». Именно этот дух и позволил Сергию сразу же, легко и тоже свободно принять увещание Алексия и вернуться в Троицу — так удивительно просто и естественно, как будто ничего до того и не случилось. И тот же дух объясняет, почему Сергий отказался принять предложение митрополита удалить из монастыря виновников ухода Сергия, недовольных введением общежития. «Это нестиль Сергия», — скажет по этому поводу жизнеописатель святого. Когда Сергий вернулся в Троицу, Стефана там уже не было. Вероятно, он пребывал в своем московском Богоявленском монастыре, но после смерти Сергия он снова появляется в Троице. Он оказался именно тем свидетелем, от которого Епифаний узнал многое о детстве его брата.