Владимир Топоров - Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)

Власть слова, которой обладал Авраамий и о которой упоминалось выше, стала доступна ему, потому что благодать божиа бе с нимъ, и духъ божий измлада в онь вселися и потому что, прежде чем стать «страстотерпцем гносиса», он измлада же стал страстотерпцем слова, от Бога идущего — данного и взятого — и, следовательно, божественного, логосно–разумного, в котором раскрывается премудрость Божия. Эти залоги свыше и страстное желание внять Божьему слову и усвоить его себе образовали тот дар слова Божия, о котором не раз говорится в «Житии» [43]. Нужно особо отметить, что это слово было книжным(письменным), во всяком случае по преимуществу (и это отсылает нас к вполне определенной культурно–исторической традиции, библейской прежде всего, но, вероятно, в ее несколько гностицизированном варианте, см. далее). Кажется, это обстоятельство не привлекло к себе внимания исследователей и, пожалуй, даже не было ими замечено. А тем не менее именно Авраамию Смоленскому более чем кому–либо другому из русских святых принадлежит честь продолжения на Руси кирилло–мефодиевской традиции « словабукъвьного», которое глухие услышат и от которого слепые прозреют, которым Бога же оубо познатидостоитъ и которое Даръ бо есть отъ Бога се данъ (ср. «Проглас» Константина Философа), без чего доуша безбоукъвьна / Явл'яетъ ся въ члoвецеxъ мрътва . Авраамию суждено было постичь это букъвьное , книжное слово, познать то, о чем оно говорит, и воплотить его в устном безбукъвьном слове, усвоившем, однако, всю премудрость книжного слова.

Об этом слове, о книге и книгах, об учении и чтении–познании в «Житии» говорится много и нередко художественно убедительно. Когда бе отрочатемъ Христовою благодатью въ возрастъ смысла пришедшу (это возрастъ смысла — удивительный образ, отсылающий к единству слова и смысла — благой мысли [*sъ–myslъ : *myslь] , которая всегда сродни разуму, по определению благому из–за своей разомкнутости, открытости, широты, позволяющей усвоить всю полноту божественной мудрости), родителя же его даста и книгамъ учити . Учение не только не пугало мальчика, но привлекало и увлекало его в отличие от других его сверстников: Не бо унывааше яко и прочая дети, но скорымъ прилежаниемъ извыче, к сему же на игры съ инеми не исхожааше, но на божественое и на церковное пение и почитание [чтение. — В. Т. ] преже инехъ притекая, яко о семъ родителема радоватися, а инемъ чюдитися таковому детища разуму . По смерти родителей, раздав все богатство, Авраамий размышлял о том, како бы бес печали всехъ земныхъ отъити и наставити мысль свою къ Богу, и утвержая, и уча ся господню словеси, глаголющему: «И аще кто не възметь креста своего, не поидеть въследъ мене, несть ми подобенъ ». Авраамий желал бы познать Бога и стать подобнымтем, кто своей жизнью показал верность тому, чему учил Христос, воплощенное Слово Иоаннова Евангелия. Богодухновеныя же книгы и святыхъ житиа почитая, и како бы ихъ житиа и труды, и подвигъ въсприяти , Авраамий избирает подвиг юродства и уходит из города в поисках спасения. Но от книг он отказаться не смог, и, видимо, эта привязанность вынудила его пересмотреть свое первоначальное решение и постричься в удаленном от города монастыре Святой Богородицы.

Важно знать не только то, что он читалкниги, но и то (может быть, еще более), какиекниги он читал и чтоон из прочитанного ценил более всего, наконец, чтовообще значило чтение в его жизни. В «Житии» об этом говорится точно и достаточно конкретно и образно, иногда не без полемики с другими «читающими», но не знающими подлинной цели этого чтения. Изъ всехъ любя часто почитати учение преподобнаго Ефрема и великого вселеныя учителя Иоанна Златоустого, и Феодосия Печерьскаго, бывшаго архимандрита всея Руси. И вся же святыхъ богодухновенныхъ книгъжитиа ихъ и словесапроходя и внимая, почиташедень и нощь, беспрестани Богу моляся и поклонялся, и просвещая свою душю и помыслъ. И кормимъ словомъ Божиимъ, яко делолюбивая пчела, вся цветы облетающи и сладкую собе пищу приносящи и говорящи, тако же и вся отъ всеx избирая и списаяово своею рукою, ово многыми писци [44], да яко же пастухъ добрый, вся сведый паствы и когда на коей пажити ему пасти стадо, о не яко же невежа, неведый паствы, да овогда гладомъ, иногда же по горамъ разыдутся блудяще, а инии отъ зверей снедени будуть. Тако всемъ есть ведомо невежамъ, взимающимъ санъ священьства […].

Иоанн Златоуст и Ефрем Сирин составляли основной круг «авторского» круга чтения Авраамия, Именно эти два автора чаще всего упоминаются в «Житии», и иногда в нем содержатся разъяснения, почему приходится обращаться прежде всего к ним. Правда, не всегда ясно, появляются ли в тексте «Жития» эти имена потому, что именно в данной связи они были актуальны для Авраамия и, следовательно, показания его самого были источником появления этих имен в «Житии», или же они введены составителем «Жития» лично, по собственной инициативе, так сказать, в порядке разъяснения, истолкования, комментария, примера, не обязанного своим происхождением непосредственно Авраамию и как бы не авторизованного им самим [45]. Впрочем, говоря в общем, представляется, что и в большинстве неопределенных случаев правдоподобна связь с «авраамиевой версией», объясняющей упоминание имен Иоанна Златоуста или Ефрема Сирина, но оформленной соответствующим образом составителем «Жития» Ефремом [46].

Помимо только что приведенного «аналогического» примера стоит упомянуть несколько других отсылок к названным именам: …испытание въздушныхъ мытаръствъ, их же всемъ несть избежсти, яко же великый Иоань Златаустъ учитъ, чемеритъ день поминаеть, и самъ Господь, и еси святии его се проповедають… ; — …и къ всемъ приходящимъ оного страшного дне не престая о томъ глаголя и почитая великаго оного и светлаго учителя вселеныя Иоана Златоустаго и преподобнаго Ефрема, и всехъ богогласныхъ святыхъ…; ..яко же Господь въ Еуангельи рече, яко «ни на свиньяхъ имать власти без божиа повелениа»; да искусни божии раби явятся. К сему же учить Златаустъ, глаголя: «Господи, аще попустиши единаго врага, то ни весь миръ ему не удолееть, то како азъ възмогу, калъ и берние? »; — « Се бо, послушавъ васъ, на ся отъ Бога въсприяхъ въ векы опитемью. А вы, чада, покайте, ся, а сами веcme, что прияша отъ Бога въставшеи на великаго Иоана Златоустаго; аще же не покается, то то же и вы подымете » (слава блаженного Игнатия, запретившего произносить об Авраамии «речениа зла»); — Достойно же есть помянути зде о великомъ светиле всего мира. Иже на святаго Иоана Златоустаго въставше злии, погнаша; и явистася ему великая апостола Петръ и Павелъ, глаголюща: […] Скончавъшу же ся блаженому, сбысться проповедь святую апостолу на крамольствовавшихъ и на отгнавшихъ святаго […] тому же языкъ яко затыка въ устехъ бяше, и в доску вписавъ, глаголаше свой грехъ, яко на святаго Иоана Златоустаго хулу глаголахъ […] Но на иже глаголанная възвратимся, да уже о блаженемъ Авраамии помянемъ .