Владимир Топоров - Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)
- Название:Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Издательство Школа «Языки русской культуры».
- Год:1994
- Город:М.
- ISBN:5–7859–0062–9
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Владимир Топоров - Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.) краткое содержание
Книга посвящена исследованию святости в русской духовной культуре. Данный том охватывает три века — XII–XIV, от последних десятилетий перед монголо–татарским нашествием до победы на Куликовом поле, от предельного раздробления Руси на уделы до века собирания земель Северо–Восточной Руси вокруг Москвы. В этом историческом отрезке многое складывается совсем по–иному, чем в первом веке христианства на Руси. Но и внутри этого периода нет единства, как видно из широкого историко–панорамного обзора эпохи. Святость в это время воплощается в основном в двух типах — святых благоверных князьях и святителях. Наиболее диагностически важные фигуры, рассматриваемые в этом томе, — два парадоксальных (хотя и по–разному) святых — «чужой свой» Антоний Римлянин и «святой еретик» Авраамий Смоленский, относящиеся к до татарскому времени, епископ Владимирский Серапион, свидетель разгрома Руси, сформулировавший идею покаяния за грехи, окормитель духовного стада в страшное лихолетье, и, наконец и прежде всего, величайший русский святой, служитель пресвятой Троицы во имя того духа согласия, который одолевает «ненавистную раздельность мира», преподобный Сергий Радонежский. Им отмечена высшая точка святости, достигнутая на Руси.
Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.) - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Круг чтения Авраамия был широк и не ограничивался двумя названными наиболее любимыми им авторами, следы чтения которых рассыпаны по всему «Житию» и, к сожалению, до сих пор не собраны, хотя многое из их текстов более или менее сразу бросается в глаза (см. отчасти далее). Как иерей он, конечно, не мог не знать текстов, так или иначе используемых при литургии, — и новозаветных и ветхозаветных — таких, как Псалтырь прежде всего [47]. Перед тем как стать юродивым, Авраамий готовил себя к этому и чтением, которое имело и вполне практический характер — Богодухновеныя же книгыи святыхъ житиа почитая, и како бы ихъ житиа и труды, и подвигъ въсприяти, изменися светлыхъ ризъ и в худыя ся облече, и хожааше яко единъ отъ нищихъ… Несомненно, шедший по стопам учителя Ефрем при составлении «Жития» Авраамия не мог не прибегнуть к широкому использованию житийных источников. Наиболее очевидные следы от почти дословного включения ряда фрагментов житийной литературы до реминисценций более частного характера были отмечены уже давно [48]. На первом месте стоят довольно обширные заимствования из несторова «Чтения о Борисе и Глебе» в молитве, составляющей первую часть предисловия к «Житию» Авраамия (текст Нестора несколько сокращен и трансформирован) и особенно из несторова же «Жития» Феодосия Печерского (эти фрагменты образуют вторую часть предисловия). Феодосий упоминается и в самом тексте «Жития» Авраамия [49], помимо прямого упоминания о том, что Авраамий любил часто почитати… Феодосия Печерьскаго . Кроме русской житийной литературы, тогда еще не богатой, использованной Ефремом при составлении «Жития» и, безусловно, хорошо знакомой и Авраамию, в «Житии» отражено знакомство и с житиями Иоанна Златоуста, Саввы Освященного, Авраамия Затворника [50].
Житие последнего должно привлечь к себе особое внимание в связи с темой Авраамия Смоленского прежде всего уже потому, что он подражал АвраамиюЗатворнику, соименному ему святому IV века, чье житие было написано самим Ефремом Сирином и вошло в сборник его сочинений «Паренесис», переведенный на славянский язык уже в X–XI вв., и об этом подражании свидетельствовал Ефрем в его «Житии» Авраамия Смоленского — Сего же ради блаженый имя нареклъ себе своего святьца подражая, яко же бо и онъ, подражая, много пострадалъ отъ оноя веси и за ня моляся Богу, обращая вся къ Богу и спасая, блаженый же терпя ихъ запрещение . В христианской традиции подражание —одно из ключевых понятий, обозначающее такую ориентацию на некий высокий образец, которая обязывает подчинять всё свое поведение избранному образцу — не по временам и обстоятельствам, не по выбору и раз от разу, а всегда и во всем. «Подражание» в словаре христианской религиозной практики и аскетики — не нечто приблизительное, расплывчатое, многозначное, но строго ограниченное понятие, terminus technicus, обозначающий принимаемый на себя обет, который является одним из распространенных видов послушания [51](высший из них — Imitatio Christi). Идеальный вариант подражания — не полное растворение подражающего в избранном им образце вплоть до потери сознания самотождества, но постоянная и живаяпамять и — даже точнее — воспоминание–припоминание этого образца, позволяющее подражающему вести себя как подражаемый, в духеего, но применительно к новым обстоятельствам, и, следовательно, воплотить во времени семи продолжить духовный опыт подражания, несмотря на дистанцию, разделяющую обоих участников акта мимесиса, связав тем самым вчера и сегодня и — потенциально — завтра. Именно эта ситуация предполагается в словах из «Послания к Евреям»: «Поминайте (Μνημονεύετε) наставников, которые проповедовали вам слово Божие, и, взирая на кончину их жизни, подражайте(μιμείσθε) вере их. Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же» (Евр. 13, 7–8) [52]. Подражающее и подражаемое предполагают не просто наличие некоей связи между ними по некоему принципу, но сознательно выбранное подражающим как свойдуховный путь уподоблениеподражаемому, во–первых, и, во–вторых, уподобление не тварному, не твари, но Творцу. И такое уподобление имеет своей причиной, и следствием сообразностьчеловека Богу — и не только в силу тех «психологических» аналогий, из которых исходил при обсуждении этого вопроса Блаженный Августин, но и как результат применения богословского метода к науке о человеке, к плану антропологии. «Первый, — пишет В. Н. Лосский, — стремится познать Бога, исходя из сотворенного по Его образу человека; второй хочет определить истинную природу человека, исходя из понятия о Боге, по образцу Которого был создан человек». И далее — как бы в развитие мыслей Григория Нисского [53]: «Совершенство человека заключается не в том, чтоуподобляет его совокупности тварного, а в том, чтоотличает его от космоса и уподобляет Творцу. Откровение говорит нам, что человек был создан по образу и подобию Божию. Все отцы Церкви, как восточные, так и западные, видят в самом факте сотворения человека по образу и подобию Бога превечную соустроенность, первоначальную согласованностьмежду существом человеческим и существом Божественным» [54], хотя трактовка этого откровения истины различна, хотя эти различия не образуют — на должной глубине — противоречия. Но речь может идти о несколько иной«соустроенности–согласованности» человека — другому человеку, который болеечем данный (по крайней мере, по мнению и разумению последнего) соустроен и согласован Богу, и уже через него — и самому Богу. Имя человека подражающего и человека подражаемого — знак этой межчеловеческой соустроенности–согласованности и ступень духовной лестницы, приближающей «последнего» в цепи человека к Богу.
В высокой номиналистической традиции, которая была усвоена на Руси с введением христианства и поддержана отчасти мифопоэтическим номинализмом, подражание начинается с выбораимени, и он предопределяет круг соименников, откуда делается следующий выбор — одного конкретного соименника, признаваемого за образец подражания (разумеется, эта последовательность выборов — не более чем «логически–потенциальная» схема, реально же выбирается сразу именно соименник–образец, хотя, видимо, данное имя предполагает некий учет и всего круга священноотмеченных соименников [55]. Когда период юродства исчерпал себя и открылся путь иночества, тот, чье мирское имя было Афанасий [56], образцом подражания для себя выбрал, как уже говорилось ранее, Авраамия Затворника, и этот выбор не был личной тайной подражающего (во всяком случае составитель «Жития» Авраамия Смоленского Ефрем об этом хорошо знал и, работая над «Житием», помнил об этом и не раз прикладывал к смоленскому преподобному мерку преподобного Авраамия Затворника из Эдессы, друга Ефрема Сирина, который составил его «Житие»).
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: