Андрей Кураев - Трудное восхождение

“Наиболее далеко идущую попытку реализации своих принципов фундаменталисты и креационисты предприняли в штатах Теннесси и Арканзас, добившись принятия специальных законов, приравнивающих библейскую версию сотворения мира и человека по своей значимости к эволюционной теории. Закон, принятый в Теннесси, был отклонен как неконституционный апелляционным судом США… Как считают большинство исследователей, “новые христианские правые” внесли существенный вклад в поражение ряда ведущих деятелей либерального толка на выборах в конгресс 1980 г. и победу консервативных и правых кандидатов. Жертвами их агрессивной кампании стали, в частности, бывшие сенаторы Б. Бей, Дж. Макговерн, Дж. Калвер, Ф. Чёрч и др. Дж. Каннингэм, помощник Макговерна по административным вопросам, признает важную роль в поражении своего патрона “Морального большинства”. “Они пугающе эффективны. Они способны сделать все, если их не остановить”…” (цит. по обзору К. С. Гаджиева “Протестантский фундаментализм в общественно-политической жизни США”, стр. 112, 121).

А как на деле независимы от государственных структур и безбоязненны лидеры российских протестантов, те, кому это было интересно, увидели в августе 1991 года. На эту тему честно высказался Сергей Сасов, сам, кстати, протестант. Я приведу длинную выписку из его статьи, поскольку она подтверждает многое из того, о чем я — как православный — говорил уже выше: “Сейчас уже никого не удивляет приезд в нашу страну американских телепроповедников. Необходимо отметить, что со стороны официальных республиканских, областных и городских властей они пользуются режимом наибольшего благоприятствования. Им предоставлены ведущие каналы государственных теле- и радиокомпаний, арены спортивных комплексов… Но на многочисленных массовых евангелизационных собраниях, в своих конфессиональных печатных органах, во внутриобщинной жизни поместных церквей протестанты ненавязчиво — но твердо! — занимаются контрпропагандой православных догматов, подвергая порой резкой и ожесточенной критике саму Православную Церковь как религиозный институт. В бесчисленных протестантских брошюрах, наводнивших нашу страну, православие почему-то именуется не иначе как “так называемое христианство”… Я, работая над статьей, специально пересмотрел груды периодики за август — сентябрь прошлого года и — ни в одном из изданий! — не обнаружил ничего схожего хотя бы с запоздалым раскаянием в занятой протестантством в августе 1991 г. позиции.

Протестантство хранило гробовое молчание” (Сергей Сасов, “Блаженны ли мы?”.— “Диспут”, стр. 146–147), И сколько бы ни было грехов на совести православных иерархов, но в те августовские дни их позиция была все же более определенна, чем позиция протестантов. По свидетельству Ельцина, еще 19 августа в телефонном разговоре Патриарх Алексий подтвердил ему свою поддержку, а в ночь, когда все ожидали штурма Белого дома; пригрозил путчистам отлучением…

Я не хочу далеко входить в область богословской полемики православия и протестантизма… Говоря о протестантизме в России, я просто хочу обратить внимание на очевидный факт, признаваемый обеими сторонами: мы — разные. Это важно, ибо нормальная практика протестантской миссии в России такова: на первой беседе объявляется, что “мы христиане вообще”, что мы, в общем-то, те же православные… И когда эти заверения вызовут доверие не разбирающихся в богословии слушателей, на третьей или четвертой встрече уже начнутся неброские, но настойчивые разъяснения “православных искажений”. Еще несколько “библейских уроков” — и неофит уже готов врываться в православные храмы, увещевая прихожан отказаться от поклонения идолам (не верите — спросите у прихожан московской церкви св. Владимира в Садах, которая стоит как раз на пути от станции метро к баптистскому молельному дому). Скажем, на проповедях Грэма не было сказано ничего противоправославного. Но все трибуны стадиона были просеяны его московскими единоверцами, которые вступали в беседы с пришедшими, собирали адреса и телефоны и в свою очередь раздавали приглашения зайти за бесплатной Библией (в списке адресов указывались, конечно, только протестантские библейские кружки). Если же кто-либо признавался в своих симпатиях к православию, а не к “христианству вообще”, с ним сразу вступали в жесткую полемику. Грэм привлекал людей. А в непосредственный контакт с ними вступали уже люди, настроенные гораздо менее миролюбиво.

В этой ситуации в глазах внешних наблюдателей православные оказываются в заведомо проигрышной позиции. Ведь антиправославную агитацию протестанты ведут при закрытых дверях, публично демонстрируя свою открытость. Поскольку же на стадионы приходят те, кто не ходит в храмы, и православный священник не может разъяснить складывающуюся ситуацию этим людям в храмовой проповеди, то, следовательно, он должен для этого использовать возможности проповеди внехрамовой, в средствах массовой информации. В результате именно православные выглядят как забияки, а отнюдь не иностранные миссионеры, развертывающие в России тихую антиправославную кампанию.

(Поэтому, в частности, свобода религиозной проповеди в России должна быть ограничена одним жестким условием: конфессиональная неанонимность. Куда бы ни приходил проповедник, он обязан прежде всего однозначно заявить о своей принадлежности к той общине, от имени которой пришел, назвав ее юридическое именование. Другое необходимое ограничение — конфессиональное подтверждение полномочий проповедника, чтобы от имени православных или тех же протестантов не проповедовали теософы или сторонники какой-нибудь “космической философии”.)

Конечно, декларируемая американцами (или, скажем, мунитами) экуменичность импонирует многим российским интеллигентам. Но вспомним — у Достоевского один либерал-прогрессист говорит о себе: “…чем больше я люблю человечество вообще, тем больше ненавижу каждого человека в отдельности”. Что-то очень похожее происходит в либеральных религиозных настроениях нынешней интеллигенции. Все чаще встречаются люди, чья устремленность ко “вселенскому духовному братству”, к экуменическому объединению конфессий имеет своим ближайшим плодом нечто совершенно противоположное: усугубление религиозных разделений.

В Новороссийске несколько раз довелось встречаться и беседовать с одним очень хорошим и образованным человеком. Он кришнаит (причем скорее “рериховского”, экуменического вкуса). И вот в этих беседах он так и не смог разубедить меня в абсурдности ситуации, в которую он сам себя поставил. Ища примирить Запад и Восток, Россию и Индию, христианство и ведизм, он прежде всего выпал из своей (изначально) Православной Церкви. Ища идеального единства и единства в идее, он разорвал реальные связи с религиозной общиной своего города. В “трансцендентальных” сферах и книжных грезах входя в Шамбалу, он не может переступить порога единственного реального храма в городе — православного. Устремленность ко “всемирному братству” проявилась прежде всего как разрыв общения с теми братьями, которые живут на его же улице, в соседних домах. Высшее, литургическое, евхаристическое соединение с ними стало для него невозможным.