Михаил Овчинников - Терновый венец болезни. Опыт преодоления рака

Она несла крест каторжницы без ропота, без жалоб и жалости к себе, без сетования и слёз. На седьмом де­сятке лет ей приходилось поднимать двухпудовый груз сырых кирпичей. Не показывая своей несомненной ус­талости, она, вернувшись в барак, тщательно чистила свое платье, молча съедала миску тресковой баланды, молилась, стоя на коленях перед маленьким образком, и ложилась спать на свой аккуратно прибранный топчан.

Именно эти самообладание и внутренняя дисцип­лина не только спасли баронессу от унижения, но заставили даже самых матёрых уголовниц уважать её. «Человек душу свою соблюдает!» , «Божеская стару­ха» , -говорили о ней. Ей «доверили» самое льготное, «привилегированное» место: фрейлина трех русских им­ператриц стала уборщицей камеры воровок и прости­туток.

«Нарастающее духовное влияние баронессы чув­ствовалось в ее камере всё сильнее и сильнее, - пишет Борис Ширяев. - Это великое таинство пробуждения Человека совершалось без насилия и громких слов. Ве­роятно, и сама баронесса не понимала той роли, кото­рую ей назначено было выполнить в камере каторжно­го общежития. Она делала и говорила «что надо», так, как делала это всю жизнь. Простота и полное отсут­ствие дидактики ее слов и действия и были главной си­лой ее воздействия на окружающих».

Окружающие фрейлину уголовницы стали сдержи­ваться от сквернословия, несколько человек потянулись к вере - на Страстной неделе они говели и причасти­лись у тайно проведенного в Соловецкий театр священ­ника. Таинство принятия Тела и Крови Христовых со­вершалось в темном чулане, где хранилась бутафория, Дарами, пронесенными в плоской солдатской кружке в боковом кармане бушлата...

Поразительно, как закончилась жизнь этой необык­новенной женщины.

«Когда вспыхнула страшная эпидемия сыпняка, срочно понадобились сестры милосердия или могущие заменить их. Нач. санчасти УСЛОН [5] М. В. Фельдман не хотела назначений на эту смертническую работу Она пришла в женбарак и, собрав его обитательниц, уговаривала их идти добровольно, обещая жалованье и хороший паек. Желающих не было. Их не нашлось и тог­да, когда экспансивная Фельдман обратилась с призы­вом о помощи умирающим.

В это время в камеру вошла старуха-уборщица с вязанкой дров. Голова ее была укручена платком - на дворе стояли трескучие морозы. Складывая дрова к печке, она слышала лишь последние слова Фельдман:

- Так никто не хочет помочь больным и умирающим?

- Я хочу, - послышалось от печки.

- Ты? А ты грамотная?

- Грамотная.

-И с термометром умеешь обращаться?

- Умею. Я работала три года хирургической сест­рой в Царскосельском лазарете...

- Как ваша фамилия?

Прозвучало известное имя, без титула.

- Баронесса! - крикнула, не выдержав, Сонька (одна из уголовниц, вначале особо досаждавшая фрейлине. - Свящ. М.О.), но этот выкрик звучал совсем не так, как в первый день работы бывшей фрейлины на "кирпи­чиках ".

Второй записалась Сонька и вслед за нею еще не­сколько женщин... Двери сыпнотифозного барака за­крылись за вошедшими туда вслед за фрейлиной трех русских императриц. Оттуда мало кто выходил. Не вышло и большинство из них.

М. В. Фельдман рассказывала потом, что баронес­са была назначена старшей сестрой, но несла работу наравне с другими. Рук не хватало. Работа была очень тяжела, т. к. больные лежали вповалку на полу, и под­стилка под ними сменялась сестрами, выгребавшими руками пропитанные нечистотами стружки.

Страшное место был этот барак. Баронесса рабо­тала днем и ночью, работала так же тихо, мерно и спо­койно, как носила кирпичи и мыла пол женбарака. С такою же методичностью и аккуратностью, как, ве­роятно, она несла свои дежурства при императрицах. Это ее последнее служение было не самоотверженным порывом, но следствием глубокой внутренней культуры, воспринятой не только с молоком матери, но унаследо­ванной от ряда предшествовавших поколений...

Владевшее ею чувство долга и глубокая личная дис­циплина дали ей силы довести работу до предельного часа, минуты, секунды... Час этот пробил, когда на руках и на шее баронессы зарделась зловещая сыпь. М. В. Фельдман заметила ее.

- Баронесса, идите и ложитесь в особой палате... Разве вы не видите сами?

- К чему? Вы же знаете, что в мои годы от тифа не выздоравливают. Господь призывает меня к Себе, но два-три дня я еще смогу служить Ему...

Они стояли друг против друга. Аристократка и коммунистка. Девственница и страстная, нераскаян­ная Магдалина. Верующая в Него и атеистка. Женщи­ны двух миров. Экспансивная, порывистая М. В. Фельд­ман обняла и поцеловала старуху. Когда она рассказы­вала мне об этом, ее глаза были полны слез.

- Знаете, мне хотелось тогда перекрестить ее, как крестила меня в детстве няня. Но я побоялась оскор­бить ее чувство веры. Ведь я же еврейка. Последняя секунда пришла через день. Во время утреннего обхода баронесса села на пол, потом легла. Начался бред. Сонька Глазок тоже не вышла из барака смерти, души их вместе предстали перед Престолом Господним».

Видя этот пример высокого достоинства человека, не будем отчаиваться. К нам всегда протянута любящая Божьярука - стоит только почувствовать это, и болезнь будет переносить гораздо легче. С Божьей помощью, по советам врачей, надо найти то, что поможет мне лич­но - и с физической, и с моральной, и с духовной сто­роны.

Итак, с молитвой, двинемся в этот трудный путь.

Наверх

Раннее утро ...

Готовимся к началу Божественной Литургии, с клироса слышно тихое чтение 3-го часа. В алтарном окне монастырского храма иконы Божией Матери «Всех скор­бящих Радосте» Господь пишет такой дивный пейзаж, что глаз не оторвать!

На востоке, у самого края земли загорается зарево просыпающейся бесконечной Вселенной. Между горячими фиолетово-багряными переливами утренних туч проглядывает небо, незаметно переходя в теплую лазурную даль. Вот оно - то ощущение, о котором невозможно иначе сказать, как - Благодать Господня!

После 6-го часа, разбудив утреннюю полудремную тишину, возвышенно и торжественно зазвучал трезвон: «яко да в cu слышащие звенение его, во дни или в нощи, возбудятся к славословию имени Святаго Твоего» [6] .

Окидываю взглядом алтарь: все ли готово для встре­чи с Тайнами Христовыми? Слева торжественно замер жертвенник, трепетно мерцают разноцветные лампад­ки, потрескивают на Престоле большие свечи, освещая Евангелие, из-под которого голубеет Илитон с Антиминсом[7]. Все стоит на своем месте, как пред Великим парадом чествования Иисуса Христа. Мир замер в ожида­нии начала умилостивительного воспоминания о Сыне Человеческом. Но как же трудно оторвать свою мирскую плоть от вознесения души к благодатному бессмертно­му блаженству!