Монах (Афанасьев) - Наставник и чудотворец

Осенью 1917 года я был в Оптиной пустыни, причащался в день своих именин, 25 сентября старого стиля... Помню, были закрыты ворота и пришлось обходить все монастырское кладбище, пока наконец по тропинке в конце южной стены я вышел за ограду. Кругом тьма, горят голубые огни светляков. Я шел по кочкам, спотыкался о хворост, под ногами шуршала листва. Казалось, не будет конца пути, и было тревожно, что я заблудился. И вдруг на горизонте вспыхнул лес золотом и пурпуром, появились главы церквей, мерно серебряным звоном ударили колокола. Колокол призывно звонил. Медленно крестясь, не спеша прошел сторож и отпер церковь. Я сел на скамью против цветника.

Скрипнула долгим скрипом дверь келлии отца Нектария. Эта келлия была против скамейки. Я увидел старца. Он был в белом подряснике, сам осененный лазурью рассвета и казался мне светлым-светлым. Он остановился на крыльце и поднял руку кверху. И вдруг стая белых голубей стала кружить у его головы и садиться к нему на плечи и слетать к его ногам, чтобы вновь подняться и исчезнуть в розовой мгле раннего утра. Звон колокола гулко звал к молитве.

Я был у отца Нектария 30 сентября, после поздней обедни. Меня впустил келейник, народа у него не было. Я вошел, и тотчас, веселый, появился старец. Он дал мне книгу „Сказания о земной жизни Пресвятой Богородицы“, а сам удалился. Я положил книгу на аналой перед большим ликом Богоматери и стал читать. Проходили часы — старца не было. Я прочел почти всю книгу. Лучи осеннего солнца стали гореть тревожным светом сумерек. Давно кончился послеобеденный отдых. Я провел в приемной один четыре часа.

Старец вошел незаметно, ласково обнял меня и позвал к себе есть рыбу и пить компот из свежих груш и яблок, и пока я ел, он говорил со мной. Он говорил, чтобы я не придавал значения дурным приметам, так как приметы есть предчувствия, хотя иногда и правильные, будущих событий, если перед этими событиями не попросить Бога, чтобы он избавил нас от беса. Поэтому всегда во время предчувствий горя надо молиться Богу. Старец также заповедал мне обязательно прочитывать все правило перед святым причастием. „Особенно, — сказал он, — если вы собираетесь быть священником“. При этом батюшка рассказал мне такой случай.

Старцу явился после смерти один оптинский иеромонах (его имени я не запомнил) и сказал, что он избавлен от мытарств, так как всегда совершал литургию в мире со всеми и, подготовляясь к ней, вычитывал все положенное правило. „Но главное правило — это любовь и мир, — говорил старец. — Вот и вы запомните завет батюшки отца Моисея, великого основателя нашей обители (скита при монастыре. — М. Л.): „Люби всех и не смей быть во вражде, когда готовишься приступить к святому Таинству, а то причастишься как Иуда“.

Отец Нектарий заповедал мне также не очень прилепляться к земным предметам, говоря, что каждая ложка, не то что золотая, но деревянная, может принести беду. „Любить будешь и будешь тревожиться духом, если она пропадет. А если от такой малости в душу войдет раздражение, а с раздражением грех, а с грехом демон, то чего доброго ждать?“ — закончил старец. Я провел у старца в беседе около часа.

Последний раз я видел отца Нектария на Покров, после ранней обедни. В скиту две церкви: одна деревянная, построенная отцом Моисеем (Путиловым), другая каменная. На службе я был в каменной. В конце литургии мне сказали, что батюшка в деревянной церкви и зовет меня.

Я тотчас пошел туда и застал его благословляющим народ посреди храма. Он был в черной теплой рясе с клобуком. Он благословил меня и сказал, что ему хотелось повидать меня и он велел меня отыскать.

— Я еду сегодня из Оптиной пустыни, благословите, — сказал я.

— Вот хорошо, вот поэтому я именно сегодня хотел увидеть вас. Приезжайте опять к нам.

— Думаю на Рождество приехать, — ответил я.

— Да, если на Рождество не приедете, не увидимся с вами, — сказал старец и, дав мне на прощание просфору, быстро пошел к выходу».

Василий Шустин, воспоминания которого мы привели, в феврале 1917 года приехал с фронта в Оптину пустынь и побывал в хибарке старца Нектария, который в разговоре с ним высказал поразившую его вещь. Это было предсказание, которое и сбылось в следующем году. «„Тяжелое время наступает теперь, — сказал старец. — В мире теперь прошло число шесть и наступает число семь. Наступает век молчания. Молчи, молчи, — говорил батюшка, и слезы текли у него из глаз. — И вот государь теперь сам не свой, сколько унижений он терпит за свои ошибки. 1918 год будет еще тяжелее. Государь и вся семья будут убиты, замучены. Одна благочестивая девушка видела сон: сидит Иисус Христос на Престоле, а около него двенадцать апостолов, и раздаются с земли ужасные муки и стоны. И апостол Петр спрашивает Христа: мол, когда же, Господи, прекратятся эти муки. И отвечает ему Иисус Христос: дескать, даю я сроку до двадцать второго года, если люди не покаются, не образумятся, то все погибнут. Тут же пред Престолом Божьим и наш государь в венце великомученика. Да, этот государь будет великомученик. В последнее время он искупил свою жизнь“.

Батюшка удалился к себе в келлию и часа полтора молился там. После молитвы он, сосредоточенный, вышел к нам, сел, взял за руку меня и говорит: „Очень многое я знаю о тебе, но не всякое знание будет тебе на пользу. Придет время голодное, будешь голодать... Наступит время, когда и монастырь наш уничтожат. И я, может быть, приду к вам на хутор. Тогда примите меня, Христа ради, не откажите. Некуда мне будет деться...“»

Будущий протоиерей, а тогда, в 1918 году, инженер Сергий Щукин, только что окончивший институт, как и многие из тогдашних специалистов, не спешил с выбором служебного поприща, не желая работать на большевиков. Еще были в обществе надежды на скорое их падение. «Мне хотелось сохранить свою внутреннюю свободу и укреплять свою духовную жизнь... — вспоминал Щукин. — Вот в эти-то дни я особенно начал думать о необходимости поехать в Оптину, чтобы посоветоваться со старцем».

Поехали втроем. «С большим трудом удалось нам попасть на товарный поезд, шедший в Калугу, потому что на пассажирские поезда невозможно было сесть. Чтобы иметь право посетить Оптину, надо было явиться в городской исполком и получить пропуск — но на этом останавливаться не буду. К вечеру мы наконец добрались до монастыря и переночевали в монастырской гостинице. Там было все еще по-старому, но посетителей ввиду тревожного времени было немного... Войдя в скит, который находился вне монастыря, мы увидели садики и домики старцев, знакомые нам по книге Быкова „Тихие приюты“, а также по описанию скита в романе „Братья Карамазовы“ Достоевского.