Монах (Афанасьев) - Наставник и чудотворец

6 мая назначен он был и временным начальником скита. 10 июля в помощь ему перешел из обители в скит иеромонах Феодосий, который с 9 октября был утвержден скитоначальником. В тот же день (10 июля) отец Нектарий перебрался в старческую хибарку. Старшим келейником у него был иеродиакон Зосима, младшим — бывший келейник старца Иосифа Стефан Фомин (будущий карагандинский старец Севастиан), рясофорный инок. Письма писал под диктовку старца монах Амвросий. Позднее, когда народу к отцу Нектарию стало приходить больше, в помощь его келейникам поступил послушник Петр Швырев.

В Летописи скита за 9 октября 1912 года записано: «Сегодня на трапезе прочитан указ консистории об утверждении иеромонаха Феодосия начальником скита и духовником богомольцев, а иеромонаха Нектария — старцем и братским духовником. Отец Феодосий начало полагал в скиту в 1898 году, затем перешел в Вологодский архиерейский дом, из которого перемещен был в Троице-Сергиеву Лавру иеродиаконом, а оттуда вскоре возвратился в Оптину и последнее время проходил послушания духовника богомольцев и ризничего».

Те, кто бывал у старца Нектария, иногда упоминали о его полуюродстве, как бы юродстве. Это не было настоящее, привычное всем юродство. Иногда это были слова и поступки странные на чей-то взгляд, иной раз загадочные, а то и просто шутливые. Впрочем, подобного рода полуюродство свойственно было почти всем оптинским старцам — и отцу Леониду, и отцу Амвросию, и другим. Кто хорошо знает их жизнеописания, тот сразу вспомнит соответствующие случаи. Упоминается, например, о том, что у старца Нектария была «птичка-свисток, и он заставлял в нее дуть взрослых людей, которые приходили к нему с пустыми горестями. Был волчок, который он давал запускать своим посетителям. Были детские книги, которые он раздавал читать взрослым людям».

Игрушек детских собралось у старца множество. Духовная дочь отца Нектария писала: «Я поинтересовалась, какие же игрушки у него были. Оказалось: трамвай, автомобиль и т. д. Меня он как-то просил привезти ему игрушечную модель аэроплана. Так, играя, он как бы следил за движением современной жизни, сам не выходя целыми десятилетиями за ограду скита». Это не юродство. Трудно назвать таковым и следующее символическое действие старца, описанное в его житии: «Владыка Феофан Калужский... зашел к отцу Нектарию. Тот, не обращая на него никакого внимания, играл в куклы: одну наказывал, другую бил, третью сажал в тюрьму... Позже, когда большевики посадили его (владыку) в тюрьму, он говорил:

— Грешен я перед Богом и старцем. Всё, что он показывал мне тогда, было про меня, а я решил, что он ненормальный». Может быть, так и было, но в этом рассказе есть несообразности, вроде того, что епископ зашел в келлию старца (и вряд ли один), а тот «не обращал на него никакого внимания». Не знаем, юродством ли был «музей» о. Нектария — шкафчик с образцами камней, почему любил он некие «безделушки» вроде ножичков и т. п., — в жизни старца много таинственного.

Много людей прошло через старческую хибарку при отце Нектарии. Но кто из них мог рассказать — каким был на самом деле в своем внутреннем устроении, по характеру и образу мыслей этот, как все признавали, великий, но во многом загадочный старец? Воспоминаний сохранилось немало. Но везде — в основном только отношение отца Нектария к данному лицу, только то малое, что он показал. Конечно, один Господь может знать человека во всей его правде. И все же попытаемся собрать по крупицам что возможно.

Шамординская монахиня Любовь, которой в 1912 году было немногим более двадцати лет, вспоминала свое первое посещение отца Нектария как старца. «Я тогда еще в Шамордине жила, как батюшку Нектария старцем выбрали, — писала она. — До тех пор я видела его лишь один раз, тогда он к нам приезжал служить седмицу, и я очень запомнила, как он служил молебен Казанской иконе Божией Матери. Все пыталась я тогда подойти к нему под благословение. А тут я услыхала, что он старцем стал. Выпросилась в Оптину и прямо лечу в хибарку. Тогда народу еще мало было. Батюшка сразу же принял меня. Я прошусь у него на совет, а он мне: „Нет-нет, ты к батюшке Анатолию обращайся“. Я ему говорю: „Батюшка, ведь здесь же хибарка, и вы в ней старцем, как же вы отказываетесь?“ А он в ответ: „Это одно недоразумение — я здесь поставлен только сторожем“. Наконец я уж вымолила у него, чтобы он сказал мне что-нибудь (курсив мой. —  М. Л.). Тогда он говорит: „Ну вот, когда тебе тридцать лет будет, про тебя в книге напишут“. Я удивилась и засмеялась, а он говорит: „Я тебе серьезно говорю, что про нас с тобой в книге писать будут“. Потом стал меня конфетами угощать и пряниками: „Видишь, как я тебя утешаю, а ведь не всех так. Вот когда я не смогу принять тебя или у тебя скорби будут, то вспомни сегодняшний день и утешайся воспоминанием“. Потом я прошу: „Батюшка, скажите мне еще что-нибудь, вы же старец“. А он говорит: „Какой я старец, я нищий. Ко мне еще присмотреться надо. Это вы земные ангелы и небесные человеки, а я земнородный“. А прощаясь сказал: „Благодарствую за посещение. Я был скорбен и уныл, а вы пришли и утешили меня“». Впрочем, можно не продолжать этого цитирования, так как молодая монашествующая пришла к старцу из простого женского любопытства и более ничего. У нее нет духовных вопросов, а просит она сказать ей «что-нибудь». Батюшка и отвечает соответственно.

Архимандрит Вениамин (Федченков, будущий митрополит), тогда ректор Тверской духовной семинарии, впервые посетил Оптину пустынь летом 1913 года. Он и его спутники пришли к старцу Нектарию.

«Прождали мы в комнате минут десять молча, — писал он, — вероятно, старец был занят с кем-нибудь в другой половине домика. Потом неслышно отворилась дверь из его помещения в приемную комнату, и он вошел. Нет, не вошел, а как бы вплыл тихо... В темном подряснике, подпоясанный широким ремнем, в мягкой камилавке, отец Нектарий осторожно шел прямо к переднему углу с иконами и медленно-медленно и истово крестился... Мне казалось, будто он нес какую-то святую чашу, наполненную драгоценной жидкостью, и крайне опасался: как бы не пролить ни одной капли из нее... И тоже мне пришла мысль: святые хранят в себе благодать Божию и боятся нарушить ее каким бы то ни было неблагоговейным душевным движением: поспешностью, фальшивой человеческой лаской и пр. Отец Нектарий смотрел все время внутрь себя, предстоя сердцем пред Богом... Лицо его было чистое, розовое, небольшая борода — с проседью. Стан тонкий, худой. Голова его была немного склонена книзу. Глаза — полузакрыты.