Монах (Афанасьев) - Наставник и чудотворец

О, как правдивы были и эти слова! Старец, как по книге, читал скорбные страницы моей жизни, а мои воспоминания в это время только лишь иллюстрировали его слова.

— ... Наконец от человека отходит совершенно Божие благословение. Гангрена его гибели начинает разрушающе влиять на всю его семью, у него начинается необычайный, ничем не мотивируемый развал семьи. От него отходят самые близкие, самые дорогие ему люди.

Мурашки забегали у меня по спине. Мучительный холод охватил всю мою душу и все мое тело, потому что я почувствовал, что стою накануне этого страшного, этого мучительного переживания. В этот момент я был готов броситься к ногам старца, пролить на его груди обильные слезы, покаяться ему во всем и просить его помощи, но отворилась дверь, и снова вошел келейник и уже с видимым нетерпением в голосе повторил:

— Батюшка, ведь там масса народа, вас очень ждут.

Старец смиренно и спокойно сказал:

— Хорошо, хорошо, я сейчас, — а потом продолжал: — Наконец, когда дойдет несчастный человек до самой последней степени своего, с помощью сатаны, самозапутывания, он или теряет рассудок, делается человеком невменяемым в самом точном смысле этого слова, или же кончает с собой. И хотя и говорят спириты, что среди них самоубийств нет, но это неправда: самый первый вызыватель духов, царь Саул, окончил жизнь самоубийством за то, что не соблюл слова Господня и обратился к волшебнице (1 Пар 10, 13)...

Старец закрыл глаза, тихо склонил на грудь голову. Я же, не могу даже сейчас подыскать подходящего слова, был в каком-то непривычном для меня, непонятном мне состоянии... Помню только одно: я инстинктивно предчувствовал, что это еще не все, что будет еще что-то последнее, самое большое и самое сильное для меня. И я не ошибся.

Старец, не открывая глаз, как-то особенно тихо, особенно нежно нагнулся ко мне, поглаживая меня по коленам, тихо, тихо, смиренно, любовно проговорил:

— Оставь... брось всё это. Еще не поздно... иначе можешь погибнуть... мне жаль тебя.

Великий Боже! Никогда не забуду этого поразившего мою душу и сердце момента. Не могу спокойно говорить об этом без слез, без дрожи и волнения в голосе, когда бы, где бы и при ком бы я ни вспоминал этого великого момента духовного возрождения в моей жизни...

Когда я пришел в себя, первым моим вопросом к старцу было: что мне делать? Старец тихо встал и говорит:

— На это я тебе скажу то же, что Господь Иисус Христос сказал исцеленному Гадаринскому бесноватому: „Возвратись в дом твой и расскажи, что сотворил тебе Бог“ (Лк 8, 39). Иди и борись против того, чему ты работал. Энергично и усиленно выдергивай те плевелы, которые ты сеял. Против тебя будет много вражды, много зла, много козней сатаны, в особенности из того лагеря, откуда ты ушел, и это вполне понятно и естественно... Но ты иди, не бойся... не смущайся... делай свое дело, что бы ни лежало на твоем пути... И да благословит тебя Бог!

Когда я вышел, к очевидному удовольствию келейника и ожидавших старца посетителей, я уже был другим человеком. Со старым всё порвано... Когда я вышел из скита, когда за мной затворились его святые ворота, я понял, что теперь все, что нужно было для меня, дано мне».

Бывший спирит потом еще раз приехал в обитель.

«Во время моего двукратного пребывания в Оптиной, — писал он, — мне приходилось говорить со многими из бывших там интеллигентных паломников, и все они в один голос уверяли, что за время довольно продолжительного пребывания здесь некоторых из них их всегда какая-то непреодолимая сила влекла в чащу оптинского скита, к старцам.

— Не беспокоить их, не беседовать с ними, — говорил мне один отставной генерал, — а только бы вот посидеть на святом порожке у старцев, подышать и подумать в этой благодатной чаще божественного леса».

В 1913 году побывал у старца Нектария Василий Васильевич Щустин, в будущем протоиерей (тридцать лет служил он в эмиграции, в Алжире), а тогда студент Электротехнического института в Петербурге. С лета 1910 года он был чадом старца Варсонофия, женился по его благословению и вот приехал уже после того, как старец Варсонофий преставился ко Господу и был похоронен в Оптиной.

«Мы отслужили панихиду, — вспоминал он, — поплакали, погоревали и спрашиваем служившего иеромонаха: „Кто теперь старчествует?“ — „Отец Нектарий“, — ответил тот. Тут-то я и понял, почему отец Варсонофий послал меня к отцу Нектарию, чтобы я с ним познакомился поближе, он уже заранее указал мне, кто должен мною руководить после его смерти. Мы решили после обеда пойти к нему. Все на нас с любопытством смотрели, так как весть о нашей особенной свадьбе разнеслась по Оптиной. Это ведь было предсмертное благословение батюшки. Итак, в три часа мы пошли по знакомой дорожке в скит. Отец Нектарий занимал помещение отца Иосифа с правой стороны от ворот. Мы с женой разделились: она пошла к крылечку снаружи скитских стен, а я прошел внутрь скита. Келейник, увидав меня, узнал. Он был раньше келейником у старца Иосифа. Он тотчас же доложил батюшке. Батюшка вышел минут через десять с веселой улыбкой на лице.

Отец Нектарий в противоположность отцу Варсонофию был небольшого роста, согбенный, с небольшой клинообразной бородкой, худой, с постоянно плачущими глазами. Поэтому у него в руках был платок, который он уголком прикладывал к глазам. Батюшка благословил меня и пригласил за собой. Провел он меня в исповедальную комнату, а там я уже увидел мою супругу, она встала и подошла ко мне, а батюшка поклонился нам в пояс и сказал:

— Вот радость, вот радость. Я был скорбен и уныл, а теперь радостен (и его лицо сияло детской улыбкой). Ну как же теперь мне вас принимать? Вот садитесь рядышком на диванчик, — и батюшка сел напротив. — Ведь нас благословил великий старец... Старец Варсонофий настолько великий, что я его и кончика ноготка на мизинце не стою. Из блестящего военного в одну ночь, по благословению Божию, сделался он великим старцем. Теперь только, после его смерти, могу рассказать это дивное его обращение, которое он держал в тайне.

И отец Нектарий рассказал историю обращения отца Варсонофия.

— Вот как велик был старец Варсонофий! И удивительно был батюшка смиренный и послушный. Как-то он, будучи послушником, шел мимо моего крылечка, я ему и говорю в шуточку: „Жить тебе осталось ровно двадцать лет“. Я ему говорил в шуточку, а он послушался и ровно через двадцать лет в тот же день, 4 апреля, и скончался. Вот какого великого послушания он был.

Перед такой силой отца Нектария меня невольно передернула дрожь. А он продолжал:

— И в своих молитвах поминайте „блаженного схиархимандрита Варсонофия“. Но только три года поминайте его блаженным, а потом прямо „схиархимандрита Варсонофия“. Сейчас он среди блаженных... Ищите во всем великого смысла. Все события, которые происходят вокруг нас и с нами, имеют свой смысл. Ничего без причины не бывает... Вот для меня великая радость — это ваше посещение. Я был скорбен и уныл. Всё приходят люди с горестями и страданиями, а вы имеете столько радости. Это посещение Ангела... Сейчас у меня много посетителей, я не могу вас как следует принять. Идите сейчас домой и приходите к шести часам вечера...