Монахиня Евфимия - Испытание чудом. Житейские истории о вере

– И что же ты можешь делать? – не без ехидства поинтересовался Жох.

– По деревням могу ездить. Как раньше, – с готовностью предложил Серега.

– Ш-ш-ш! – встрепенулся Жох. – Типун тебе на язык! Чтоб никакого криминала, слышишь! Если хочешь у меня работать… Что ты еще умеешь делать?

На сей раз Серега надолго призадумался.

– Ну-у… Плотничать умею. На зоне научился. Мы там свинарник строили.

И тут Жоха осенило. Вот он, ответ на вопрос: кто будет исполнителем ! Сегодня же он попросит Михаила Попова взять в свою бригаду еще одного плотника. А там… Ведь для Сереги не существует ничего святого – разумеется, кроме собственной выгоды. И в этом едины все жохи, кем бы они ни были: просто преступниками или людьми, изо всех сил стремящимися казаться законопослушными гражданами.

Однако уже через две недели, когда в Михайловске праздновали день города, Серега явился к Жоху в весьма воинственном настроении.

– Да что же это за… Борис Семенович! – возмущался он. – Я у них там ишачил, как папа Карло, пахал один за всех, как лошадь, а получил – овес! [20] Овес – мелочь, гроши (жарг.). Да еще вчера этот старый чурка приканал, в черном комеле… [21] Комель – шапка (жарг.). . Я ему так и так: мол, праздник на носу, отметить бы надо. Так он мне знаешь, что сказал? Мол, я на эти темы даже с бригадиром не разговариваю! А ты кто такой будешь?! Вот козел! Думает, раз комель напялил, так уже начальник! Что же это за… такая, Борис Семенович? А?!

– А чего ты хочешь?! – в тон ему ответил Жох. – С твоей-то непогашенной судимостью! Так что работай и не рыпайся.

– А почему это я должен на этих… пахать? Да гори эта ихняя стройка ясным пламенем!

– Радуйся, что хоть куда-то взяли, – промолвил Жох, довольный тем, что смог направить разговор в нужное русло. Теперь никто не обвинит его в подстрекательстве: ведь первым о поджоге мечети заговорил не он, а Серега. – Зато потом сможешь неплохо заработать.

– А что я должен сделать?

– То, что ты сказал: чтобы оно все сгорело ясным пламенем. Только не сейчас. А месяца через три-четыре, когда стройка к концу подойдет. Понял?

– Как не понять, Борис Семенович!

– То-то же… А деньги… вот, возьми. Так сказать, задаток.

– Спасибо, Борис Семенович.

В тот же вечер, около десяти часов, Серега нетвердыми стопами подошел к высокому забору на Англиканской улице, за которым в полумраке белело здание старой мечети. Проскользнув в незапертую калитку, он направился к деревянному вагончику, в окне которого призывно горел свет, и постучал в дверь.

– Кто там?! – послышался изнутри хриплый голос сторожа Васьки.

– Сто грамм! – отозвался Серега.

– А-а, это ты! – усмехнулся сторож, впуская ночного гостя. – Ну заходи! А то сегодня праздник, а мне и выпить не с кем. Все ушли, а мне тут кукуй всю ночь одному! Вот мы с тобой на пару и бухнем!

И они пили, и вели те откровенные разговоры за жизнь, которые испокон веков сопутствуют пьяному застолью, изливая друг другу все свои обиды на весь мир, на судьбу, на людей, лишивших их возможности отметить сегодняшний праздник как следует…

– Ишь т-ты! – заплетающимся языком промолвил сторож, когда Серега, расчувствовавшись от обилия выпитого, доверительно пересказал ему свой давешний разговор с Тагиром Ипатовым. – Они н-нас уже и за людей не считают. А мы на них пашем… к-как р-рабыня Изаура. – С этими словами он покосился на белевшее за окном сторожки деревянное здание, после чего завершил фразу. – Чт-тоб им всем сгореть!

Завершив эту тираду, сторож захрапел тут же, за столом, так и не сумев осушить до дна последний стакан водки. А в хмельной голове Сереги, как в вентиляционной трубе, вихрем проносились обрывки фраз, услышанных им за эти два дня: «Да кто ты такой… Радуйся, что хоть куда-то взяли… Нас уже и за людей не считают…» Но вдруг одна из этих фраз остановилась в полете и ударила ему в голову сильней, чем выпитая водка:

– Чтоб им всем сгореть!

И, ведомый этими словами, Серега поднялся из-за стола, едва не опрокинув его. После чего широко, по-матросски расставляя ноги, дабы совладать с неумолимо влекущей силой земного притяжения, вышел на улицу и направился к сарайчику, где в углу стояла канистра бензина, которым плотники заправляли бензопилы.

Чтоб им всем сгореть!

Праздник в честь дня города подходил к концу. И вот уже над Михайловском взвились разноцветные огни праздничного фейерверка, завершавшего торжества. Трескучим хлопкам ракет и петард вторили радостные, громкие крики горожан, собравшихся на Набережной, чтобы поглазеть на салют.

– Эка невидаль! – вдруг послышалось в толпе. – Да разве это салют? Вон где настоящий-то салют! Гляньте-ка!

– Точно! – раздалось в ответ. – Ух ты, как здорово! Нет, ты только глянь, а Аж искры во все стороны летят! О ле-оле-оле-оле! Вот это салют! Ура-а-а!!!

– Странный какой-то салют… – робко проблеял кто-то осторожный. – Такого раньше не было…

– И впрямь странный… – поддержал его другой голос. И вдруг перешел в крик. – Это же пожар! Пожар!

Радостные крики народа сменились воплями ужаса. Потому что совсем рядом с Набережной, где проходила основная часть праздничных торжеств, на улице Англиканской, горело то самое деревянное здание, которое (об этом благодаря книге и статьям краеведа Владимира Иванова теперь знали многие горожане) когда-то было мечетью. И которое не так давно начали реставрировать. Теперь же оно полыхало не как свечка – как чудовищный костер. Так что когда к горящему зданию наконец-то подъехала бригада пожарных, им оставалось лишь поливать водой соседние дома, чтобы они, в свою очередь, не занялись огнем. Ведь всем известно: пламя может возгореться от одной-единственной искры… А тем временем огонь, словно насытившийся хищный зверь, лениво кончал свою разрушительную работу. Так что вскоре на месте недавнего костра уже чернело пожарище.

Жоха разбудил телефонный звонок. Он наощупь потянулся к телефонной трубке, мысленно проклиная того, кто посмел прервать его сон. И это – при том, что на светящемся табло настенных часов уже почти час ночи. Кому не спится в ночь глухую?

– С праздничком вас, Борис Семенович! – раздался из трубки радостный голос журналиста Ефима Абрамовича Гольдберга, более известного под псевдонимом – Евфимий Михайловский. С этим субъектом, из ярого богоборца сделавшегося столь же ярым православным, Жох познакомился в ИК №… И постарался исхлопотать УДО [22] Условно-досрочное освобождение. не только для себя, но и для него: иметь среди своих людей журналиста – дело выгодное. Хотя от такого оголтелого фанатика, как Ефим Гольдберг, больше проблем, чем пользы. И очередное подтверждение этому – его ночной звонок. Похоже, скорбноглавый потомок Авраама окончательно сбрендил…