Монахиня Евфимия - Испытание чудом. Житейские истории о вере

– Креститесь и веруйте во Христа и, уверовав, получите жизнь вечную, – ответствовал Аврамий.

В тот же день все селяне, от мала до велика, приняли крещение. После этого некоторые из них разгорелись столь великой ревностью по новообретенной истине, что решили расправиться с Аполлодором. В самом деле, сколько лет этот старый лжец обманывал и обирал их! Мало того: по его вине они едва не убили Божия человека, своего отца и наставника – Аврамия. Ведь именно Аполлодор науськивал их на него. Пусть служитель бесов убирается в преисподнюю: там ему самое место! Смерть ему!

Аврамий каждый день читал им Священное Писание, рассказывал о Царствии Небесном, о геенне огненной, о святых, о правде, о вере

Однако к великому горю новоявленных борцов за истину, Аполлодор словно в воду канул. Впрочем, стоило ли вспоминать о нем! Ведь теперь у селян был новый наставник – Аврамий, который каждый день читал им Священное Писание, рассказывал о Царствии Небесном, ждущем праведников, и о геенне огненной, куда отправятся грешники, отвергшиеся Бога и правды Его, о святых, о правде, о вере. А они, сидя у его ног, жадно, как земля, долго лишенная живительной влаги, впитывали в себя его слова…

Тогда Аврамий в один день привел ко Христу около тысячи душ Лишь душу собственной племянницы он не смог удержать на пути спасения. Но почему?!

А почему он покинул Тению? Ведь уверовавшие селяне относились к нему с величайшим почтением… да что там – с благоговением! Трепетно, как глас свыше, ловили каждое его слово. И были готовы исполнить все, что он скажет, словно волю Самого Господа. Окажись на месте Аврамия другой священник, он порадовался бы такой великой преданности и столь беспримерному послушанию своей паствы. Но Аврамий прозревал в этих преданности и послушании то, что тревожило и ужасало его.

В самом деле, новоявленные духовные чада Аврамия буквально задаривали его всевозможными подарками. «Это от чистого сердца», «не погнушайся, батюшка», «возьми ради Бога» – упрашивали они, вручая ему свои приношения. И чего только ему не несли! От корзинки отборных фиников до серебряных, а то и золотых украшений, от кувшина масла или вина до шелковой подушки с искусно вышитой на ней надписью: «Дорогому авве на молитвенную память от рабы Божией имярек». Сколько раз Аврамий твердил селянам, что ему самому не нужно ничего, а если они хотят пожертвовать для храма муку, масло и вино, пусть несут их туда. Однако они тянули свое: «Прими, батюшка, Христа ради». И горько скорбели, когда Аврамий отказывался взять приносимое. Словно в его лице их дары отвергал Сам Бог… Но едва ли не больше них скорбел сам Аврамий, когда, скрепя сердце, принимал от очередной благочестивой прихожанки очередной ненужный ему дар. Мало того – пагубный дар. Ведь, став монахом, он дал Богу обет добровольной нищеты. Теперь же, чтобы не огорчить своих духовных чад отказом, невольно нарушал его, страшась худшего. Ибо помнил: капля камень долбит. И дающий малую потачку греховной страсти рискует вскоре стать ее рабом.

Но это было еще полбеды. Куда больше Аврамия тревожило иное. До него все чаще доносилось: «батюшка велел», «батюшка сказал», «батюшка благословил». И в разговорах его прихожан слово «батюшка» звучало все чаще, намного чаще, чем упоминания о Боге. Впрочем, его называли не только батюшкой, но и аввой, учителем, наставником… даже спасителем. Его слова цитировали едва ли не наравне со Священным Писанием. Похоже, он, раб Божий, становился кумиром для своих прихожан, предметом обожания. Чем больше Аврамий убеждался в этом, тем больше ужасался. Ведь он помнил, как именуют того, кто дерзнет поставить себя на место Христа… Но лесть имеет свойство опьянять и кружить голову сильнее, чем самое крепкое вино. Что если однажды он поддастся ей?

Он творил благое дело: просвещал язычников. Вот только каков итог его трудов? Об этом страшно и помыслить. Среди его духовных чад нет ни мира, ни братской христианской любви. Они соперничают между собой за право услужить ему, за место рядом с ним, как будто от этого зависит их спасение. Заискивают перед ним, как рабы – перед господином. А между собой грызутся как змеи. Что он натворил?! Этого ли он хотел? И что теперь делать? Как выполоть терние, выросшее среди пшеницы, не повредив ее?

Сколько раз Аврамий обращался с этими вопросами к Богу! И наконец сделал то, что казалось ему наилучшим выходом. В одну из ночей он тайно ушел из Тении, моля Бога не вменить ему в грех этого бегства. Пусть Господь Сам позаботится о его духовных чадах, оградит их оплотом Своей благодати и просветит их сердца, дабы они, благоугодив Ему, сподобились Небесного Царствия.

Некоторое время Аврамий скрывался в потаенном месте. Когда же до него дошла весть о том, что епископ эдесский, посетив Тению, рукоположил нескольких наиболее преуспевших в вере селян во священников и диаконов, монах вернулся туда, где начинал свои иноческие подвиги – в Хидану. И, построив рядом со своей старой кельей другую, поменьше, затворился в ней. Слава Господу, теперь он вновь был один. Наедине с Богом.

Мог ли Аврамий знать – это лишь временное затишье перед надвигающейся на него новой бурей…

Как-то в полночь, когда он стоял на молитве, его келью залил ослепительный свет. И послышался голос, подобный раскату грома:

– Блажен ты, Аврамий! Ибо никто из людей не исполнил Моей воли так, как Ты!

Что это? Глас Божий? Неужели? Но… ведь даже великие святые считали себя всего-навсего неисправными и нерадивыми рабами Господними. Кто он перед ними! Нет, этот голос, взывающий не к нему, а к его гордыне – не от Бога!

– Да будет тебе погибелью твоя злоба! – воскликнул Аврамий, осенив себя крестным знамением. – Я – грешный человек, но надеюсь на благодать и помощь Бога моего. Именем Христовым – сгинь, исчезни!

Едва Аврамий произнес эти слова, как в его келье воцарились кромешная тьма и глухая тишина. Впрочем, затворник не сомневался – это ненадолго.

Действительно, спустя несколько дней ночную молитву Аврамия прервал яростный крик и грохот. Кто-то с нечеловеческой силой и яростью рубился в двери его кельи, колотил по сотрясающимся от могучих ударов стенам, по крыше, с которой на затворника дождем сыпались пыль и песок:

– Эй, сюда! Скорей! Сейчас мы до него доберемся! Сейчас мы свернем ему шею! Прощайся с жизнью, монах!

Стены кельи ходили ходуном. Казалось – еще миг, и они рухнут, похоронив под собой Аврамия. Вот через образовавшуюся брешь в двери тускло блеснуло лезвие топора… Сколько их там? И кто они? Разбойники? А может, собратья его недавнего ночного гостя?