Александр Летуновский - Вразумитель вождей. Жизнь и подвиги Преподобного Сергия Радонежского

Игумен помолчал, затем закончил свои наставления:

— Таковы, сын мой, правила пустынного жития.

Всё время, пока он говорил, Варфоломей, опустив взгляд, напряжённо слушал, стараясь постигнуть смысл сказанного и запомнить. Он помолчал, не находя слов для благодарности, затем, глядя в глаза игумену, тихо произнёс:

— Благодарствую, отче, за науку великомудрую. Я последую её правилам.

Отец Митрофан улыбнулся. Он радовался, что встретил ещё одного человека, твёрдо идущего к Богу своим путём, с которого он никогда не свернёт. Желая оставить Варфоломея наедине с его мыслями, он вышел из-за стола и равнодушным голосом сказал:

— Однако уже совсем стемнело, и огонь догорел. Пора ко сну, завтра предстоит долгий путь.

Варфоломей тоже встал:

— Прошу тебя, отче, не забывай меня, грешного.

— Я буду молиться за тебя, сын мой.

Варфоломей опустился перед игуменом на колени и пылко заговорил:

— Молись, молись, отче, чтобы Господь послал мне силы устоять против брани и искушений бесовских, чтоб сохранил Он меня и от лютых зверей среди мест пустынных.

— Встань, сын мой, — отец Митрофан поднял Варфоломея с колен. — Благословен Бог. Он не попускает нам искушений выше сил наших. Да сохранит тебя Господь.

Игумен осенил крестным знамением Варфоломея, стоявшего с опущенной головой.

— Навещай меня иногда, отче, — ещё раз просил Варфоломей.

— Обязательно, сын мой. А теперь пойду отдыхать.

Игумен отправился в келью. Варфоломей, затушив костёр, пошёл в церковь и молился там до утра. Всю ночь небо было ясное и ярко светила луна.

На следующий день, после утренней службы отец Митрофан покинул уединённую лесную келью. Варфоломей проводил его до реки, здесь игумен ещё раз благословил его на подвиг жизни отшельнической и тихой размеренной походкой ушёл по единственной тропе, соединявшей ещё неопытного пустынника с миром. Оставшись один, Варфоломей долго стоял, не отрывая взора от лесной чащи, скрывшей игумена Митрофана — последнего человека, которого он видел перед суровой и неизвестной зимой.

Окончательно осень пришла на Маковицу в середине октября. Дни стали короткими, но для юноши они были длинными. Ночи казались мрачными, тяжёлыми и долгими. Трудно было молодому пустыннику, ещё не окрепшему душой и не закалённому в жизненных невзгодах, оставаться одному в маленькой келье ночью в глухом лесу среди столетних деревьев. Тот, кто не бывал в таких условиях, может не понять, что мог испытывать юный отшельник, впервые оставшийся один в диком лесу.

Поздняя осень до первых заморозков и первого снега — самое унылое время года, когда замирает всё живое и безраздельно властвуют мрачные стихии, нагнетающие уныние и страх. Чаще и сильнее стала бушевать осенняя непогода. Под порывами дикого ветра падали сухие деревья, загораживая тропу, которая и до того была едва заметная и мало проходимая. На юношу всё больше наваливалось чувство удалённости от мира, его надежда на какую-либо помощь со стороны постепенно угасала, как догорающая свеча. На неопытного отшельника надвигалось неведомое ранее беспокойство, усиливающееся с каждым днём, справляться с ним было все труднее и труднее. И наконец, пришло время, когда Варфоломей в первый и единственный раз испытал страх за свою жизнь и прошёл первую проверку своей душевной стойкости.

Варфоломей сидел на лежанке в полутёмной келье. За стенами непогода. Порывистый ветер раскачивал могучие деревья, они скрипели, стонали и хлестали ветками по крыше и стенам кельи. Иногда брошенные порывом ветра сломанные ветки ударяли в окно, и юноше чудились искаженные злобой звериные рожи. Одинокому пустыннику казалось, что кто-то неведомый и страшный, пытаясь ворваться к нему, рычал и стонал в бессильной злобе. К этим стонам примешивался вой голодных волков, привлекаемых запахом жилища. Ветер свистел в трубе, как шепелявый злой дух, выдувая остатки тепла. В келье полумрак. В очаге слабо теплился огонь, блики от него колыхались на стенках кельи, пустыннику мерещилось, что кто-то шевелился за его спиной, неуклонно приближаясь к нему. На отшельника надвигался страх от одиночества и бессилия. Он в смятении искал выход и, в конце концов, осознал, что помочь ему может только Всевидящий и Всесильный Господь. Варфоломей обратился к иконам Христа и Богородицы и начал самозабвенно молиться. Полностью погружаясь в молитву, он постепенно удалялся от окружающей его действительности, не видел ничего кроме Светлых Ликов и не слышал ничего кроме собственного шёпота произносимой им молитвы. Все страхи стали отступать, к нему возвращался душевный покой. Так длилась вся долгая ночь. Только перед рассветом он ненадолго погрузился в сон. Днём опять молитва и тяжёлый труд, прерываемый только на молитву. Его поддерживала и вдохновляла мысль, что он сам добровольно выбрал свой путь. Постепенно Варфоломей стал привыкать жить в одиночестве и перестал бояться ночных скрипов, теней и дикого завывания ветра.

В один из таких ненастных дней стойкость Варфоломея была подвергнута новому ещё неведомому для него серьёзному испытанию. Ночь опускалась на землю. Варфоломей сидел под навесом за столом с убогим ужином, состоящим только из хлеба и воды. Рядом тлел костёр, дым от него, подгоняемый порывами ветра, стлался по земле и исчезал в лесной чаще. Закончив трапезу, пустынник встал, прочитал молитву, перекрестился, убрал со стола и погасил костёр. Едва Варфоломей отошёл от навеса, как начал моросить холодный дождь, поднялся ледяной ветер, срывавший с деревьев листья и хвою. Над поляной со скрипом раскачивались вековые сосны.

Войдя в келью, Варфоломей зажёг свечу, стоявшую на столике под окном. Из вечерних сумерек на полочке в углу выступили иконы Христа и Богородицы, лежанки по обе стороны кельи, накрытые хвойными лапами и накидками из овчин, полки с книгами над ними. У входа был сложен очаг из камней. Когда в нём горел огонь, дым, как и в землянке, свободно поднимался вверх и уходил наружу через деревянную трубу, встроенную в потолок. Но сейчас огонь в очаге не горел. Привыкший к ночному мраку, Варфоломей не стал разводить огонь. Опустившись на колени перед иконами, он стал молиться. Закончив, погасил свечу и, не раздеваясь, лёг. Некоторое время он лежал с открытыми глазами. Сон не шёл, какие-то тяжёлые мысли одолевали его. За стенами кельи продолжал шуметь осенний ветер, под его напором ещё сильнее скрипели сосны. Постепенно к общему шуму стал примешиваться какой-то шорох на полу. В келье стало немного светлее. Варфоломей прислушался, сел на лежанке, прислонившись спиной к стене, посмотрел вниз. Весь пол был покрыт шевелящимися змеями. По немощи человеческой невольный страх на минуту овладел молодым пустынником при мысли о его беспомощном одиночестве. Он смотрел на змей расширившимися от ужаса глазами. Вспомнив слово Писания: «не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днём, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень», Варфоломей повернулся к иконам и, стоя на лежанке на коленях, стал креститься и с жаром творить молитву, взывая к Богу: