Лактанций - Творения

13. К тому же добродетель часто и ненавидима, и подвержена злу. То благо, которое порождается ею, должно быть так связано с ней, чтобы нельзя было их разорвать или разделить. Очевидно, что высшим благом является не что иное, как то, что является собственностью добродетели, и то, к чему нельзя ничего ни прибавить, ни от которого нельзя и ничего убавить. 14. Что же [мы скажем] насчет того, что обязанность добродетели заключена в презрении всех тех благ? Ведь ни жаждать, нидомогаться, ни любить наслаждения, богатства, власть, почет и все то, что считается благом и что делают другие, охваченные жадностью, и есть собственно добродетель. 15. Стало быть, она приносит что‑то другое, более возвышенное и превосходнейшее. Ибо нет смысла ей противостоять тем сущим благам, если она не ведет к тому, что лучше и более истинно. 16. Не будем же терять надежду на то, что это [благо] можно отыскать, прежде употребив к этому всю силу размышления, ибо награда будет не проста и весьма серьезна.

12.1. Но то, что ищут в качестве цели нашего рождения, то, что приносит добродетель, мы можем найти следующим образом. Есть два начала, из которых состоит человек, — душа и тело. Многое принадлежит душе, многое принадлежит телу, многое для них является общим, как, например, добродетель, которую всякий раз, когда она относится к телу, ради различения именуют твердостью. 2. Поскольку же твердость относится и к телу, и к душе, то им обоим предназначена упорная борьба, и обоим следует одерживать победу. Тело, поскольку является плотным и осязаемым, необходимо борется с крепкими же и осязаемыми врагами. Душа же, поскольку она тонкая и невидимая, сражается с теми врагами, которые также не могут быть видны. 3. Каковы же противники души, если не жадность, пороки и грехи? Если добродетель одержит над ними победу и изгонит их, душа будет чистой и незапятнанной. 4. Откуда же можно судить о том, какие плоды дает твердость души? Конечно же, по связанному и равному с ней, т. е. по крепости тела. Когда оно вступает в какое‑либо состязание или битву, чего иного оно ждет от победы, если не жизни? Ведь с человеком ли, или со зверем ты будешь биться, ты будешь бороться за спасение. 5. Ивот как тело, борясь за победу, стремится к тому, чтобы не погибнуть, так и душа — чтобы сохраниться. И как тело, побежденное врагами, умирает, так и душа, поверженная пороками, неизбежно погибает. 6. Что же различного между борьбой души и борьбой тела, если не то, что тело бьется за временную жизнь, а душа за вечную? 7. Если же добродетель сама по себе не благостна, поскольку, как я сказал, [312] См.: III. 11.9. вся ее сила заключена в перенесении зла; если все, к чему люди стремятся как к благу, она презирает; если высшая ее ступень открыта смерти, так как жизнь, которую жаждут другие, она часто отвергает, а смерть, которую прочие боятся, стойко переносит; если необходимо, чтобы она влекла за собой какое‑то великое благо, так как тяготы, переносимые и претерпеваемые вплоть до смерти, не могут не быть вознаграждены; 8. если нет на земле никакой награды, достойной ее, ибо все является тленным и преходящим, что еще остается, если не признать, что она дает нечто небесное и стремится к более высокому, поскольку отклоняет низкое? А это ничем другим быть не может, кроме как бессмертием.

9. Справедливо, стало быть, небезызвестный философ Евклид, [313] Евклид — греческий философ из Мегары (450–380 гг. до и. э.), продолжатель учения Сократа, софистов и элеатов. который был основателем школы мегариков, не соглашаясь с прочими, сказал, что является высшим благом то, что подобно и вечно [simile et idem semper]. [314] См.: Cic. Acad. 11.42.129. 10. Он, конечно, понимал, какова природа высшего блага, хотя и не раскрыл того, в чем оно заключается, т. е. что оно заключено в бессмертии и ни в чем другом, поскольку только бессмертие не может ни уменьшаться, ни увеличиваться, не изменяться. 11. Даже несведущий [в божественных вопросах] Сенека перебивает, чтобы согласиться, что нет никакой иной награды за добродетель, кроме бессмертия. Ибо восхваляя добродетель в той книге, которую он озаглавил О преждевременной смерти [De immatura morte], он сказал: «Одна лишь добродетель может одарить нас бессмертием и сделать равными богам». 12. Стоики, которым он следовал, также соглашаются, что нельзя достичь ничего благого без добродетели. Следовательно, наградой за добродетель является блаженная жизнь, если добродетель, как верно сказано, делает жизнь счастливой. 13. Стало быть, добродетели следует добиваться не ради нее самой, как они говорят, а ради блаженной жизни, которая с неизбежностью следует за добродетелью. 14. Этот ход доказательства мог бы показать им, что является высшим благом. Ведь эта сущая и телесная жизнь не может быть блаженной, так как из‑за тела она порабощена злом. 15. Эпикур называет Бога блаженным и не подверженным порче, так как Он является вечным. Блаженство ведь должно быть совершенным, чтобы не было ничего, что могло бы его разрушить, уменьшить или изменить. 16. И не может считаться блаженным что‑то, кроме не подверженного порче. Ничто же не бывает не подвержено порче, кроме бессмертного. Следовательно, только бессмертие блаженно, так как оно не может подвергнуться ни порче, ни разложению. 17. Если же человеку присуща добродетель, чего никто не станет отрицать, то человеком достижимо и блаженство. Ибо не может случиться так, чтобы был несчастен тот, кто исполнен добродетели. Если же человеком достижимо блаженство, то [достижимо им] и бессмертие, которое блаженно.

18. Итак, получается, что высшее благо — в одном лишь бессмертии, которое никакому другому животному, ни телу [человека] не свойственно. И его никто не может достичь без добродетели и мудрости, т. е. без познания Бога и без справедливости Бога. 19. Насколько стремление к нему верное, насколько оно правильное, показывает сама жажда этой вот жизни. Хотя она и временна, и полна тягот, все же ее жаждут и вожделеют все. В самом деле, ее жаждут и старики, и дети, и цари, и подданные, и мудрецы, и глупцы. 20. Ведь настолько ценным кажется Анаксагору созерцание неба и самого света, что он готов терпеть какие бы то ни было несчастья. 21. Так вот, даже если эта полная тягот и краткая жизнь признается великим благом не только для людей, но и для остальных животных, ясно, что она была бы высшим и совершенным благом, если бы не имела конца и была бы лишена всякого зла. 22.Наконец, никогда не существовало такого человека, который бы. Презрел эту краткую жизнь или предался бы смерти, не имея надежды на более д лительную жизнь. Ведь те, кто ради граждан добровольно шли на смерть, как, например, у фиванцев — Менекей, [315] Менекей — сын фиванского царя Креонта, заколовший себя ради спасения родного города во время войны семерых против Фив. у афинян — Кодр, [316] Кодр — царь Афин, чья гибель, согласно предсказанию оракула, должна была остановить пелопоннесцев; ради спасения города Кодр, переодевшись, вышел за городские стены и пал в стычке с врагом, после чего пелопон — несцы отступили. у римлян — Курций [317] Марк Курций — римский всадник, ради того чтобы римское государство стояло вечно, бросился в образовавшийся в Городе провал ( Тит Ли-| вий. История от основания Города. VII.6.1–5). и два Мура, [318] Публий Деций Мур — консул 340 г. до н. э., пал в войне с латинами; его сын, Публий Деций Мур, консул 295 г. до н. э., погиб в войне с этрусками, галлами, умбрами и самнитами. По словам Ливия, Деций Мур Младший принес себя в жертву, повинуясь семейному року {Тит Ливий. История от основания Города. Х.28.13). никогда бы они не предпочли смерть радостям жизни, если бы не считали, что стяжают бессмертие в глазах граждан. Хотя они и не ведали дороги бессмертия, все же добились того, чего жаждали. 23. Ибо если добродетель потому презирает богатства и состоятельность, что они хрупки, а наслаждения — потому что они кратковременны, стало быть, она презирает также хрупкую и кратковременную жизнь, потому что преследует незыблемую и вечную.