Евсевий Памфил - Жизнь Константина

Во время столь великого и столь тяжкого, овладевшего человечеством, несчастья, когда все государство подвергалось опасности совершенного уничтожения, как бы от некой заразительной болезни, и нуждалось в долговременном и спасительном врачевании, какое облегчение, какое средство к избавлению от зол придумал Бог? А под именем Бога надобно разуметь Бытие единое, истинно сущее и могущественное во всякое время [178] . Не будет, конечно, никакой гордости хвалиться тому, кто сознает, что благодеяния получил он от Существа Высочайшего. Мое служение Бог нашел и судил годным для исполнения Его воли. Начав от того британского моря и от тех мест, где, по некой необходимости, определено заходить солнцу, я, при помощи какой-то высочайшей силы, гнал перед собой и рассеивал все встречавшиеся ужасы, чтобы воспитываемый под моим влиянием род человеческий призвать на служение священнейшему закону и, под руководством Высочайшего Существа, взрастить блаженнейшую веру.

Я никогда не бывал неблагодарным к оказанной мне милости и, на это высокое служение смотря как на ниспосланный мне дар, дошел до стран восточных. Обремененные тяжкими бедствиями, они тем громче взывали к нам о помощи. Между тем я твердо веровал, что всю душу свою, все чем дышу, все, что только обращается в глубине моего ума, мы обязаны принести великому Богу. Правда, мне хорошо известно, что люди, верно стремящиеся к небесной надежде, к этой избранной царице, и твердо основавшие ее в жилище божьем, нисколько не нуждаются в человеческой благосклонности, потому что наслаждаются и большими почестями, чем больше удалились от земных потерь и бедствий; однако же, думаю, что на нас лежит обязанность: как можно далее отстранять теперь от невинных и во всем безукоризненных людей стеснительные обстоятельства и незаслуженные мучения, которые по временам тяготеют и над ними. Иначе было бы нелепо, если бы, тогда как сами ревностные гонители этих людей, за служение Богу, достаточно признают постоянство и твердость души их, — служитель Божий не захотел придать их славе большего блеска и блаженства.

Итак, пусть все, по жестокому приговору судей, в какое бы то ни было время, переменили жизнь в своей семье на жизнь в чужой — за то что не презрели почтения к Богу и не оставили веры, которой посвятили всю свою душу, также внесенные в каталоги подсудимых, не будучи прежде в них, пусть все они возвратятся на землю своих отцов, к привычному образу жизни, принося благодарения Освободителю всех — Богу. Много также было лишенных имущества, от потери всего благосостояния страдавших и проводивших доселе жизнь самую печальную: пусть и они идут в прежние свои жилища, соединятся со своими семействами, получают свое имущество и с радостью наслаждаются благодеяниями Существа Высочайшего.

Такой же милостью повелеваем воспользоваться и тем, которые, против воли содержатся на островах. Доселе запертые теснинами гор и окруженные морем, пусть они освободятся от этого мрачного и бесчеловечного уединения и возвратятся к своим возлюбленным, удовлетворяя таким образом самое прямое их желание. Равно и те, которые долго проводили жизнь скудную, в отвратительной нечистоте, могут теперь, как добычей, воспользоваться правом возвращения и, оставив всякую заботу, жить с нами без страха, потому что проводить жизнь под нашим правлением и бояться, когда мы считаем себя слугами божьими и хвалимся этим, было бы нелепостью не только неслыханной, но и не невероятной, мы и поставлены для исправления чужих погрешностей.

Равным образом и осужденные на тяжкие труды в рудных шахтах, либо несущие службу при общественных работах, пусть тяжелое свое бремя усладят покоем, проводят жизнь легкую и свободную, и скуку неумеренных трудов закончат сладким отдохновением. Если же найдутся лишившиеся общего уважения и подвергшиеся бесчестию, то представляя, что от прежнего общественного положения отвлекало их долговременное странствование, пусть теперь поспешат они с надлежащей радостью на свою родину.

Даже и те, которые некогда украшались воинским званием, но переданные следствию под жестоким, и несправедливым предлогом, за предпочтение т. е. исповедания Высочайшего Существа собственному достоинству, исключены из военной службы, даже и тем отдается на произвол или по любви к военному званию, оставаться в прежних чинах, или, после честной отставки, проводить жизнь на свободе ибо, кто показал столько великодушия и постоянства при встрече с опасностями, тому прилично и естественно или наслаждаться, если хочет, отдыхом, или пользоваться, если угодно, честью.

Равным образом, люди, насильственно лишенные чести [179] и подвергшиеся такому приговору судей, по которому засажены были в гинекеи или прядильни, где, несмотря на прежнее свое происхождение, несли трудную и низкую работу и считались рабами [180] эпарха, пусть и они познают цену почестей и свободы, какими прежде владели, пусть и они будут призваны к обычным своим достоинствам и живут, наконец, со всяким, весельем. И тот, кто свободу переменил на рабство, кто вследствие преступного и подлинно несвойственного человеку безумия, так часто оплакивал непривычное себе служение, сознавая внезапное преобразование свое в раба из свободного, — и тот, по нашему определению, получив прежнюю свободу, пусть возвратится к родителям и возьмется за труды приличные человеку свободному, а те несвойственные ему работы, в которых прежде мучился, выбросит из памяти.

Нельзя забыть и об имуществе, которого по различным причинам, лишились частные лица. Кто потерял их, проходя неустрашимо и бестрепетно славное и божественное поприще мученичества, или сделавшись исповедником и стяжав себе вечные надежды, кто утратил их, будучи принужден к переселению, потому что не соглашался уступить гонителям, требовавшим предательства веры, кто должен был лишиться их, хотя и не выслушал приговора к смерти — имущество всех этих лиц повелеваем отдавать в наследство их родственникам. И так как законы вообще определяют близость родства, то и легко распознать, кому принадлежит право наследства. Справедливость требует, чтобы, в случае естественной смерти упомянутых лиц, имение их переходило к родственникам ближайшим.