Евсевий Памфил - Жизнь Константина

Он также постановил законом ни одному христианину не находиться в рабстве у иудеев [359] ; ибо считал несправедливым, чтобы искупленные Спасителем были рабами убийц пророков и самого Господа. Если же таковой отыщется, то христианина велено отпускать на волю, а иудея наказывать денежной пеней. Епископские оросы, изрекаемые на Соборах, василевс утверждал собственной печатью, чтобы народные архонты не могли уничтожать этих мнений, ибо священники Божьи опытнее и надежнее всякого судьи. Подобных сим законов он начертал для своих подданных бесчисленное множество. Немало потребовалось бы трудов и времени, если бы кто, для составления точного понятия о мудрости василевса и в этом отношении, захотел собрать их в одну книгу. Нужно ли еще рассказывать, как он, прилепившись к Богу всяческих, с утра до вечера изыскивал, кому бы оказать благодеяние, и как в своих благотворениях был равен и одинаков ко всем?

Предпочтительно же весьма многое даровал он Божьим Церквям: одним земли, другим хлеб, чтобы они раздавали его бедным людям, сиротам и достойным сострадания вдовам, а для нагих и покрытых рубищами с великой заботливостью доставлял даже одежды. Особенно великой чести удостаивал он людей, предавших всю свою жизнь любомудрию по Богу, а перед святейшим сонмом вечных девственниц Божьих едва не благоговел, будучи убежден, что в душах их живет сам Бог, которому они посвятили себя.

Размышляя над божественными истинами, он проводил целые ночи без сна, в часы досуга сочинял и непрестанно писал схолии, обращаясь к народу, считал своей обязанностью управлять подданными воспитывая их, и все свое царство вести к разумности. Для этого, он созывал собрания, и несмет-ные толпы спешили слушать философствующего государя. А когда, в продолжение речи, ему представлялся случай богословствовать, он вставал и, с поникшим лицом, тихим голосом, весьма благоговейно посвящал предстоящих в тайны божественного учения. Если потом слушатели оглашали его одобрительными криками, то он давал им знак возводить очи на небо и своим удивлением, своими благоговейными похвалами чествовать одного Всецаря. Разделяя речи свои на части [361] , он то обличал заблуждение многобожия, представляя, что суеверия язычников есть обман и прикрывание безбожия, то говорил о единовластвующем Божестве, и вслед за тем рассуждал о всеобщем и частном промысле, потом переходил к спасительному домостроительству и объяснял, что надлежащий способ его совершения был необходим [362] , простираясь далее, касался учения о божественном судье, и по этому поводу делал своим слушателям сильные упреки, посрамляя хищников и любостяжателей, предавшихся ненасыщаемому корыстолюбию. Поражая и как бы бичуя словом некоторых окружавших себя ближних, он заставлял их потуплять взоры и терзаться совестью, ибо в ясных выражениях объявлял им, что они дадут Богу отчет во вверенном себе служении, что Бог всяческих предоставил царство земное ему, а он, подражая Всеблагому, возложил управление частными областями на них, и что все они некогда представят великому Царю отчет в делах своих. Об этом-то постоянно свидетельствовал он, об этом напоминал им, этому учил их. Но так мыслил и наставлял одушевляемый искренней верой сам василевс, а они для добрых наставлений были тупы и глухи, — языком и одобрительными криками восхваляли их, делами же, по своей ненасытности, уничижали хвалимое.

Так некогда, взяв за руку одного из комитов, василевс сказал ему: до каких еще пределов будем мы простирать свою алчность? Потом копьем, которое случайно держал в руке, очертив на земле пространство в рост человеческого тела, промолвил: если ты приобретешь все богатства мира и овладеешь всеми стихиями земли, — и тогда не унесешь с собой ничего более этого описанного участка, да и то, когда получишь его. Однако же говоря и поступая таким образом, блаженный василевс не мог удержать никого, хотя события ощутимо доказывали, что царские предсказания походили более на божественные приговоры, чем на простые речи.

По чрезвычайному человеколюбию василевса и потому, что правители отдельных областей нигде и никого не преследовали за преступления, — в государстве не было страха смерти, который удерживал бы злых людей от беззаконных поступков. Это подавало повод к немалому порицанию всего правления Константина. Справедливо ли такое порицание, или нет, — пусть судит, кто хочет, мое дело писать истину.

Василевс писал свои сочинения на римском языке а на наш язык перелагали их назначенные к тому переводчики. Из этих, переведенных речей, для образца, я помещу в конце настоящего сочинения ту, которую написал он к собранию святых и посвятил Церкви Божьей. Пусть никто не думает, что мое свидетельство о его сочинениях преувеличено.

Нельзя изгладить из памяти и того, что дивный василевс сделал при нас самих. Ободряемый его любовью к божественному, однажды я просил позволения предложить в его присутствии слово о гробе Спасителя, — и он внимал моему слову со всей охотой. В кругу многочисленного собрания, во внутренних покоях дворца, он слушал его вместе с прочими, стоя. Мы предложили ему сесть на приготовленном для него троне василевсов, но он не согласился и, с напряженным вниманием разбирая, что было говорено, подтверждал истину догматов веры собственным свидетельством. Так как времени прошло уже много, а речь еще длилась, то я хотел было остановиться, но он не позволил и заставил продолжать до конца, когда же просили его сесть, снова отказался, прибавив на этот раз, что слушать учение о Боге с небрежением было бы неприлично, и что стоять для него полезно и удобно. По окончании речи, я возвратился домой и принялся за обыкновенные свои занятия.

Заботясь о нуждах Церквей Божьих, он прислал на мое имя письмо о приготовлении (списков) богодухновенных книг и о святейшем празднике Пасхи, ибо когда я посвятил ему мистическое изъяснение слова об этом празднике, то он почтил меня своим ответом. А в чем состояла эта почесть увидит всякий, прочитав следующее письмо его.