Станислав Сенькин - Покаяние Агасфера: афонские рассказы

Тему для этого рассказа мне подсказал один русский афонский пустынник, имени которого мне разглашать не хотелось бы, ибо даже небольшая известность вредна для пустынников. Как говорили древние отцы — щедро одаривай нищих, но отшельников оставляй ни с чем, потому что, одаривая пустынника, ты разоряешь его устав и губишь его, думая, что совершаешь благо.

Это же касается и мирской славы. Пусть она останется с усопшими отцами, а здравствующие пусть пьют бесчестие, как очистительную воду. И да не побьют меня монахи за столь дерзновенное высказывание!

Этот пустынник сказал мне один раз: «Если бы мне пришлось написать книгу об Афоне, я назвал бы её так: «Осторожно — афониты», а написал бы её, чтобы обезопасить верующих от тех, кто использует авторитет Святой горы для собственного прославления». И рассказал затем одну неприглядную историю.

Поначалу я сам соблазнился и не хотел обнародовать его рассказ, боясь тем самым очернить авторитет Святой горы. Но вскоре со мной произошёл случай, который и разрешил все сомнения.

Однажды зимой я приехал в Троице-Сергиеву лавру поклониться мощам преподобного Сергия. Я был одет в послушническое, на голове моей красовалась афонская капа. Неожиданно ко мне подошёл незнакомый человек благообразной наружности, вероятно, весьма порядочный и благоговейный, и спросил:

— Не сочтите за дерзость мой вопрос: у вас такая странная скуфейка, откуда вы, батюшка?

Не справившись с искушением пощеголять именем Афона, я, многозначительно посмотрев на благоговейного паломника, ответил:

— Да что вы, какая дерзость! Я приехал со Святой горы.

— Это с Афона, что ли?!

— Именно, с Афона. — Я кротко улыбнулся, изобразив смирение.

И тут мой собеседник с невообразимым подобострастием посмотрел на меня и сказал с придыханием:

— У вас глаза цвета небес!

Он глядел на меня, человека, не блещущего никакими духовными дарованиями, как зачарованный, словно на святого. А знаете, что можно ощутить, когда на тебя смотрят, как на святого? Никакие восторги перед деньгами, яхтами и популярностью не будут так тешить твоё тщеславие, как если в тебе просто «увидят» Дух Божий. Тогда ты начинаешь казаться себе полубогом, спустившимся на землю с небесного Афона по некоей воздушной лествице.

После этот случая я понял, что Афон нисколько не потеряет от этой истории, — как благодать священства не оскверняется недостойными пастырями, которые губят только свои души, так и Святая гора нисколько не оскверняется недостойными «афонитами». А если слава её немного и померкнет, так это только полезно для монахов.

Что же касается мирян, то они, думаю, должны знать о существовании людей, использующих благоговение к Афону и святогорцам в своекорыстных целях. Там, где святость, не дремлет и лукавый, пытающийся рядиться в образ истинной духовности.

По большому счёту, виною таких злоупотреблений является совсем не благоговение к святой горе (как же добро может породить зло?), но тяга к тленной славе. Думаю, многие скорее согласились бы стать духовными чадами афонского иеромонаха, чем иеромонаха из какого‑нибудь Моршанска. Разве нет? Нам ведь необходимо,

чтобы общеизвестные истины были услышаны нами от человека известного, какого-нибудь старца или популярного духовника.

Спрос рождает предложение: вы хотите быть учениками афонита, значит, появятся и «афониты», желающие стать вашими учителями. «Афониты» приемлют славу от своих учеников, они же, в свою очередь, вырастают в собственных глазах, полагая, что перенимают учение истинной афонской духовности.

Но перейдём к изложению истории, рассказанной мне пустынником, о котором я упомянул в начале рассказа.

Однажды, не так давно, на Святую гору приехали два человека — пожилой монах из Киева и молодой послушник из России. Послушника звали Андрей, монаха — отец Илларион.

Можно сказать, что на Святой горе не слишком рады прибывающим из России подвижникам и вовсе не из‑за греческой ксенофобии, которая, правда, тоже имеет место, но и из‑за авантюрного характера многих русских подвижников, пытающихся осесть на Афоне.

Судите сами: обычный смиренный монах, принявший постриг в своей обители, разве будет помышлять об Афоне? Может быть, конечно, он и вздохнет не раз в своей келье, читая Силуана Афонского, но против воли игумена пойти не посмеет.

Часто на Афон вместе с настоящими рабами Божьими прибывают беглые иеромонахи, дьяконы в запрете, нерадивые послушники, бродяги, искатели приключений и такие, как Андрей и отец Илларион, желающие использовать Святую гору в качестве трамплина для собственной карьеры.

Эти два человека, Андрей и отец Илларион, никогда не встречались и вряд ли слышали друг о друге, но я поместил их в одном рассказе, чтобы подчеркнуть, что искушением стать старцем — святогорцем и заслужить почитание верующих, не прибегая к подвигам самоограничения, молитвы и смирения, болеет и стар, и млад.

И вот, прошёлся Илларион по горе, в монастырь брать его никто не захотел, и монах задумался: как же добыть вожделенную благодать великого ангельского образа? Как достичь своей цели — постричься на Афоне в схиму и уже в качестве «свято-

горца» вернуться в родную Украину, где можно начинать «старчествовать» и окормлять благоговейных мирян?

Можно было, конечно, податься в зилоты.

Монастырь Эсфигмен принимал всех, кто против Вселенского и Московского патриархов. Можно было встать под мятежное черное знамя зилотского монастыря, на котором написано: «Православие или смерть». Илларион знал, что зилоты заставляют новостильников, «сергианцев» или других «еретиков» перекрещиваться в истинную веру, что фактически равносильно отречению. Через два года трудов на ниве зилотства можно было получить схиму, а затем, «покаявшись», вернуться в лоно Церкви. Зилотский постриг, в отличие от рукоположения, признаётся нашей Церковью законным, поскольку рукоположение может производить только правильно поставленный епископ, а во время пострига монах даёт обеты Самому Богу, и по всем канонам «расстричь» схимника невозможно.

Но отец Илларион отмёл этот вариант: два года тяжелых трудов и мучительное приспособление к братству Эсфигмена казались ему слишком дорогой платой за схиму, и он решил пойти другим, более коротким, путем.

Он зачастил в сербский монастырь Хилендар, где подружился с духовником этой славной обители. Духовник Симеон был очень добрым, простым и открытым человеком, и в силу этого никогда и никого не подозревал в нечистых намерениях. Факт исторической дружбы сербского и русского народов отец Илларион, выбирая жертву, тоже учёл.

Прошло некоторое время, и Илларион стал просить своего нового друга постричь его в схиму. Духовник сперва отказывался, объясняя, что у него будут большие неприятности, если об этом кто‑либо узнает. Но Илларион божился, что о постриге не узнает ни одна живая душа, и духовник, наконец, дрогнул под мольбами отца Иллариона. Поверив, что тот сохранит тайну пострига, отец Симеон однажды ночью в маленьком параклисе тайно постриг его в великий ангельский образ.