Митрополит Антоний Сурожский - Человек перед Богом

И вот в этом сличении объективного, которое требует от нас предельной добротности, предельной честности, предельной внутренней и внешней правды, разгорается такая радость веры, которой нельзя достичь никак иначе. Это мы видим в ученом, который от всей души, всем умом, всей смелостью своей (потому что многое может быть открыто только с большим физическим риском) добивается истины; в том, кто работает среди людей, встречает их в одиночку, лицом к лицу, вглядываясь в глаза человека, который ему поставит, может быть, последний, решающий вопрос; в человеке, который погружен в общественную деятельность и должен стоять перед лицом общества со всей ответственностью перед ним, но тоже — и не меньше — перед человеческой правдой.

Вот откуда рождается смелая, ликующая радость веры; и это, повторяю, доступно каждому: эта вера, этот подход является началом всякой творческой жизни. Для верующего эта радость покоится, в конечном итоге, в Самом Боге, Который является Тем, Кто все создал — и меня, и все, что вокруг меня находится, и каждого человека; для Которого все: и материальное, и духовное, и душевное, и человек, и общество, и наука, и природа, и искусство, — все имеет смысл и значение в человеческом становлении, и Который является как бы последним, глубинным динамическим импульсом, требующим от меня, чтобы я открылся, чтобы я уразумел, чтобы я встретился лицом к лицу, чтобы в этом дерзновении веры я обрел новое знание, новую полноту жизни и новую полноту веры.

Мне хотелось бы в последующих беседах говорить о вере в Бога. Я уже определял веру словами Священного Писания как уверенность в вещах невидимых. Но откуда может взяться эта уверенность?

Когда мы говорим о вере в человека, о вере в науку, о вере в наш каждодневный опыт, мы говорим о чем-то конкретном, что представляется вполне разумным. Эта вера является результатом непосредственного, каждодневного опыта: я встречаю человека, отношусь к нему сначала как к внешнему факту или событию моей жизни, постепенно открываю в нем новые глубины — и убеждаюсь, что человек на самом деле глубок, что то, что я могу уловить сразу — это очень поверхностно, хотя и это нам, при некотором опыте жизни помогает раскопать и глубины его: выражение глаз, тон голоса человека очень много нам могут сказать о нем. Человек своим присутствием ставит вопрос: что в нем поверхностное, сразу уловимое, и что невидимое, которое является в этом широком смысле слова областью веры.

Дальнейшее общение с человеком углубляет это понятие веры в него тем, что человек иногда поступает наперекор тому, что мы ожидаем от него. Его поступки нам могут показаться странными, неожиданными, противоречивыми. И тут мы можем ему поверить — поверить в него, допустить, что у нас нет всех данных для того, чтобы о нем произвести суждение, что мы все-таки можем считать его благородным, порядочным человеком, даже если то, что он сделал, нам кажется странным, не совпадающим с тем образом, который мы о нем себе составили.

Так же можно говорить и о вере в окружающий мир, то есть о глубокой уверенности, что кроме видимого, кроме того, что уже наукой исследовано и открыто, есть громадные возможности новых открытий и новых познаний. Это просто, в каком-то отношении, потому что и мир, и человек перед нами ставят вопрос. Но Бог, как будто, вопроса и не ставит, потому что Он невидим, Он до какого-то момента в нашей жизни остается недостигнутым, вне нашего опыта. Откуда же может взяться у человека желание пуститься в поиски Бога? Просто даже поставить вопрос о том, существует ли Бог?

Разумеется, первый ответ, который напрашивается, — очень примитивный и справедливый ответ: примитивный человек будет приписывать Богу все то, чего он не может объяснить своим житейским опытом или своим человеческим умом. Но это быстро исчерпывается. Современный человек так ставить вопрос не может. Никто из верующих, у кого есть какой-то разумный, вдумчивый подход к своей вере, не станет употреблять Бога как затычку, употреблять понятие о Боге как объяснение того, чего он не понимает, необъяснимого. Бог, наоборот, выделяется в современном сознании для верующего именно не как объяснение, а как независимый факт. Помимо того, что Он может или не может, помимо того, что Им можно или нельзя объяснить то или другое, — Он существует. И для верующего важен именно факт Его существования и то, что изнутри своего опыта жизни верующий убежден, что с Ним можно войти в какое-то общение, что Он познаваем до какой-то меры, что между Богом и верующим есть какая-то общность.

Вот тогда и задумываешься: откуда может взяться у человека желание поставить этот вопрос о Боге? откуда берется самый вопрос? И мне хотелось бы сказать нечто именно на эту тему.

Я несколько раз употреблял слово “опыт”. Что это значит? Это значит нечто очень простое. Мы говорим об опыте жизни, мы говорим о жизненном опыте, мы говорим о нашем личном опыте страдания, радости, любви. В этом же смысле надо понимать и религиозный опыт. Это совокупность всего того, что в течение истекших лет было пережито в связи с определенной темой, которую мы называем Богом. Это могут быть мгновения какого-то молитвенного озарения; минуты, когда вдруг окружающий нас мир нам представляется иным; минуты, когда бессмыслица озаряется каким-то светом и вдруг приобретает стройность. В христианском опыте это может быть момент, когда человек приобщился Святых Таин и обнаружил необъяснимым, непостижимым образом, что вошел в контакт с какой-то реальностью, с действительностью, которой он до того не знал. Вот о чем я говорю, когда говорю о религиозном опыте.

Это не обязательно потрясающий, разительный опыт. Это может быть нечто постепенно складывающееся, спокойное, вырастающее, тихое, глубокое. Это может быть тоже и очень потрясающее событие человеческой жизни. Мы сталкиваемся с религиозным опытом большей частью через человека. Это может быть встреча лицом к лицу с человеком, это могут быть его слова, обращенные ко мне, либо в моем присутствии к другим людям. Это может быть человеческое слово, написанное, запечатленное в рукописи или в книге. Так или иначе, этот опыт начинается, большей частью, с какого-то свидетеля, с кого-то, кто мне или при мне говорит: я с достоверностью знаю, что то или другое существует.5

Это относится, разумеется, не только к религиозному опыту. Большая часть нашего знания, будь то в области физики, химии, биологии, истории, приобретена именно таким образом. Какие-то свидетели, чье слово кажется нам убедительным или достаточно достоверным, довели до нашего сознания, что то или другое является фактом жизни. Но наше отношение к этим фактам, к этим свидетельствам бывает различным. Есть вещи, которые мы знаем непосредственно личным опытом. Мать знает, что такое материнская любовь. Никто, кроме матери, об этом непосредственного понятия не имеет. Об этом можно говорить по свидетельству матери, по наблюдениям — но знать нутром может только мать. Есть вещи, которые мы знаем, потому что сообща с другими разделяем какой-то житейский опыт, которым одни богаче, а другие беднее. И та небольшая мера опыта, которая мне принадлежит, мне позволяет принять опыт других людей, которые богаче меня.