Михаил Одинцов - Патриарх Сергий

Сергий сразу же, во вступительном слове, определил следующим образом предназначение встреч и отношение к ним со стороны церкви: «Я являюсь сюда с физиономией весьма определенной, являюсь служителем церкви и отнюдь не намерен ни скрывать, ни изменять этого своего качества. Напротив, самое искреннее мое желание быть здесь не по рясе, а на самом деле служителем церкви, верным выразителем ее исповедания. Я бы счел себя поступившим против совести, если бы, хотя немного, уклонился от этого из-за какого-нибудь угодничества или из ложно рассчитанного стремления к миру… Настоящего, серьезного, действительно прочного единства мы достигнем только в том случае, если выскажемся друг перед другом, чтобы каждый видел, с кем он имеет дело, что он может принять и что не может» [9] Записки Петербургских религиозно-философских собраний. 1902–1903. СПб., 1906. С. 3, 4. .

Среди первых был доклад В. А. Тернавцева, в котором раскрывался смысл попытки начала диалога церкви и общества: устранение «глухого распада между церковью и интеллигенцией», ибо именно это и дает шансы России преодолеть внутренний кризис, переживаемый страной, и способствовать «возрождению России», которое только и может мыслиться и осуществиться как возрождение религиозное.

Позиция интеллигенции в отношении общественных мнений о сущности и формах свободы совести обозначилась в докладе князя С. М. Волконского. Он заявил: «Введение начала государственности в Церковь противно смыслу Церкви: принципы государства — обособление, принцип Церкви — объединение. Насилие и принуждение в делах веры противны духу христианства. Церковь, в лоно которой можно войти, но выйти из состава которой воспрещается, атрофирует свою внутреннюю органическую силу. Обязательность исповедания господствующей религии влияет расслабляюще на общественную совесть. Свобода совести нужна для оздоровления совести на всех общественных ступенях» [10] Цит. по: Красный архив. М.; Л., 1932. Т. 2. С. 43. .

На трех заседаниях (7, 8 и 9-м) Религиозно-философского собрания с энтузиазмом обсуждался вопрос о свободе совести. Острота полемики побуждала и преосвященного Сергия выражать свое отношение на прямо поставленные вопросы — признает ли христианство свободу совести, нуждается ли церковь в поддержке государства, должно ли состояться отделение церкви от государства — столь же откровенно. По его мнению, если Христос допускал свободу совести, то и его церковь, считая себя наследницей заветов Христа, не видит необходимости и какого-либо смысла во всевозможных средствах принуждения в духовной сфере. Но Сергий отмечал и то, что закон о о свободе совести на практике может иметь и некоторые отрицательные последствия. Слабые, неокрепшие в вере души будут доступны для нападения со всех сторон, и многие из них могут соблазниться. Отвечая на вопрос, нуждается ли церковь в поддержке государства, Сергий вослед за митрополитом Московским Филаретом (Дроздовым) подчеркивал, что церковь молится за государство не ради поддержки с его стороны, не из соображений своей пользы, а делает это во имя долга, как призванная молиться за благосостояние земного мира. Именно поэтому, добавлял он, с церкви должно быть снято бремя всякой националистической и подобной миссии, так как это все вопросы исключительно государственные, а государство должно отказаться от «употребления» церкви в качестве «орудия в свою пользу».

Вообще-то из всех духовных участников собрания епископ Сергий занимал самую радикальную позицию, признавая принципиально свободу совести и необходимость отделения церкви от государства в том смысле, что церкви предоставляется возможность самостоятельного развития.

Разговор об этих и иных проблемах продолжался до апреля 1903 года, пока всесильный обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев не усмотрел и здесь крамолу, после чего запретил встречи.

По окончании последнего (11-го) заседания перед летними каникулами участники собрания в специальном обращении к председателю так оценили его роль: «Члены-учредители религиозно-философских собраний не могут не обратиться к председателю своему, епископу Сергию, с чувством горячей благодарности. Дух пастыря почил на пастве и определил счастливый и совершенно неожиданный успех собраний. На них собирались с сомнением и не знали: возможно ли и нужно ли будет собираться после двух-трех встреч духовенства и общества. Ничего не ждалось кроме недоумений, раздражения, непонимания… Но добрый дух пастыря все сотворил, и уже после второго собрания вся литературная часть собрания решила, что дело установилось, что оно крепко… Создалось внимание, родилось ревностнейшее у всех любопытство к делу, к обсуждению вопросов, и таким-то образом явилась отличительная атмосфера для искреннего обмена мнениями. Епископ Сергий извел из души своей хорошую погоду на наши собрания» [11] Патриарх Сергий и его духовное наследство. М., 1947. С. 26, 27. .

Можно привести любопытное впечатление еще одного участника, писателя Василия Розанова, отмечавшего: «Очень любили и уважали епископа Сергия (Страгородского). Он был прост, мил, всем был друг. Я думаю, с „хитрецой“ очень тихих людей. Но это — моя догадка. Так и на вид он был поистине прекрасен» [12] Розанов В. В. Когда начальство ушло… М., 1997. С. 497. .

Собрание просуществовало около полутора лет, и в общем-то ни та ни другая сторона полного удовлетворения не получили. Выражаясь образно: соединительной ткани между церковью и интеллигенцией не образовалось, слишком различными оказались векторы их богословско-канонических и мировоззренческих исканий, и в ходе обсуждений не столько обозначалось общее, сколько росло число вопросов, на которые каждая из сторон давала различные, несовместимые ответы.

Но даже противники епископа Сергия признавали его заслуги в деле сближения интеллигенции и церкви. Не зря же спустя годы обновленческий профессор Б. В. Титлинов в своих воспоминаниях свидетельствовал: «Он не был ни крайним реакционером, ни интриганом, ни противником общественности. Напротив, он занимал видное место в той группе духовенства, которая искала сближения с интеллигенцией, и играл видную роль в тех попытках сближения, какие делались в 1900–1902 годах и ареной коих служило Религиозно-философское общество в Петербурге. Положим, представители интеллигенции не нашли „общего языка“ с церковниками и обе стороны разошлись, ничего не достигнув. Тем не менее личность Сергия выделялась в то время весьма выгодно, и он пользовался заслуженными симпатиями в обществе, светском и духовном. Ему покровительствовал митрополит Антоний (Вадковский), его любили в академической среде» [13] Титлинов Б. В. Церковь во время революции. Пг., 1924. С. 42. .