Лев Тихомиров - Руководящие идеи русской жизни

Государство подчиняет себе Церковь в области вероучительной и при этом размышляет, как дать ей «господствующую» роль! Государственные учреждения явно превышают свои полномочия в нравственном и религиозном смысле и, хлопоча, по их мнению, о господстве Православия, не проявляют даже того уважения к нему, которое говорит людям, что они не должны самовольно распоряжаться чужими судьбами. И чьими же судьбами? Церкви Христовой, которая в нравственном и религиозном смысле должна быть их госпожой, а не какой-то «покровительствуемой» ими вдовицей. Граф Олсуфьев, г-н Кони и пр., и пр., им же нет числа, решают смысл догматов Церкви, не спросясь у Церкви. Люди государственные, толкуя о якобы «господстве» Церкви, решают вероисповедные вопросы не в Церкви, а вне ее, и свои решения потом объявляют обязательным для нее законом. Но если бы наши законодатели сознавали церковную идею, то они бы тогда поняли, что смысл их религиозно-законодательной деятельности — поистине страшен. В этой деятельности они ставят себя выше Церкви. Они будто бы хотят сохранить ее господствующее положение, но не только отбросили в своей совести ее господство над собой, над государством, а вполне уверились, что не они у Церкви должны учиться, а имеют право сами ее учить… и даже не учить, а просто приказывать ей, указывать ей обязательные для нее нормы.

Это ли не дебри?

Но лесная чаща еще гуще. Ведь в довершение всего наши деятели полагают, будто бы они действуют во исполнение Высочайшей Воли, во исполнение Высочайших Указов и Манифестов. Но мы уже разъясняли недавно (Московские Ведомости, № 257), что это чистое недоразумение и что Высочайший Указ 17 апреля и Высочайший Манифест 17 октября не дают ни малейших полномочий на внецерковное законодательное решение вероисповедного вопроса. Обязанность правительства в отношении волеизъявления Верховной власти совершенно несомненно состояла в заготовлении законопроектов, но не для Государственной Думы и Совета сначала, а для представления на Поместный Собор. Только после заключения Поместного Собора могла наступить очередь законодательного обсуждения в государственных учреждениях. Это был путь совершенно ясный — как по смыслу союза Церкви и государства, так и при сознании смысла «господствующей роли» Православия. Но у нас до такой степени все перезабыли, что стали осуществлять предначертания Верховной власти совершенно ненормальным путем, вследствие чего и зашли в безвыходные дебри.

Та точка зрения, на которую стало правительство, передавая свои законопроекты в законодательные учреждения, сама по себе составляет отрешение от союза государства с Церковью и от какой бы то ни было идеи «господства» Православия. Чтобы быть логичным и избежать дебрей, государство в этих законопроектах должно бы было поставить исходным пунктом прекращение союза с Церковью и какое бы то ни было попечение о господстве Православия. Тогда законодательство пошло бы ясно и гладко. Но раз решено было совместить плюс и минус, то самое счастливое окончание дела может дать только нуль. В действительности же дело не окончится даже нулем, а огромным преобладанием минуса.

Во что действительно превратится Церковь при завершении законопроектов? В чем будет ее «господство»? В получении казенных денег, испрашиваемых у неверующих, у евреев, магометан и т. д. Но ведь это не господство, а рабство самого худшего свойства. Уж лучше бы откровенно разойтись, предоставя Православной Церкви жить в материальном отношении, как ей Господь пошлет, чем обвязать ее путами денежного соблазна. Тогда, по крайней мере, она бы не теряла нравственного престижа среди других исповеданий, не имеющих такого покровительства, но зато свободных…

Не нуль, а тягчайший минус для Православия готовится в тех дебрях, в которые вступили мы на вероисповедной почве. И если в Государственном Совете желают поступить по-православному, то должны просто отвергнуть проекты по своей некомпетентности решать дело без предварительного заключения Поместного Собора Православной Церкви, о созыве которого и должна ходатайствовать правительственная власть. Это единственный исход.

Правда, для России есть и еще исход, о котором мы думаем столь же с надеждой, сколько со страхом и со жгучими упреками всем, которые доводят до такого исхода. Допустим, что эти законопроекты пройдут все законодательные инстанции и поступили на утверждение Государя Императора… Допустим, что Высочайшая Воля признает невозможным утвердить законопроект. Мы спрашиваем: какова окажется роль всех тех, которые всю тяжесть такого решения возложили на Высочайшую власть? Но они ли сами были обязаны вникнуть в дело, и, поняв ненормальность пути, на какой попали законопроекты, взять на себя отвержение их по прямому своему долгу?

Мы знаем, что они — верные слуги Государя Императора. Не сомневаемся в отношении огромного большинства. Но тем печальнее их роль, тем яснее, что они запутались в самые страшные дебри. Да, тонкое чувство подсказало И.А. Гофштеттеру ощущение «дебрей», но они гораздо более широки, чем он, может быть, представляет по сознанию. Но разве же такого же чувства нет больше ни у кого? И разве в среде государственных мужей мы не имеем права ждать более глубокого сознания, чем у хотя бы и талантливого и честнейшего публициста?

Помещаемые у нас очерки современного положения Русской Церкви по отчету обер-прокурора Св. Синода [158] Лукьянов С. М. воскрешают в памяти воспоминания о днях очень тяжких, и едва ли нужно говорить, что их картина в нашем воображении восстает далеко не в том освещении, какое дает ей всеподданнейший отчет гражданского правителя Церкви. К сожалению, очень многое, в чем г-н обер-прокурор усматривает какой-то свет, нам представляется погруженным в глубокий мрак. Отчетные годы (1905–1907) — это годы развала исторического союза Церкви и государства, годы, когда и в самом государстве заложен подрыв той Царской власти, при которой только и возможно осуществление союза Церкви и государства, без превращения союза в подчинение Церкви земным властям. Как же держали себя в эту годину испытания иерархи, коим выпало на долю стоять у кормила церковного?

Всеподданнейший отчет г-на обер-прокурора придает деятельности Св. Синода характер как бы похвальный. Но фактически мы видим лишь беспредельную послушливость иерархов, их готовность служить предначертаниям власти, каковы бы ни были эти предначертания. Это ли может составить похвалу епископа? Не для охраны ли интересов, прав и спасающей роли Церкви поставлена высшая иерархия на чреду высокого служения? Похвала ей может состоять только в осуществлении служения Божьему делу.