Лев Тихомиров - Руководящие идеи русской жизни

Даже и в среде правительственных учреждений нет ни одного, в котором бы единственным долгом служащего почиталось беспрекословное послушание. Требуется еще проникновение духом своей обязанности. Перечисляя требования от лица, состоящего на службе, те обязанности, «которые должны быть всегда зерцалом всех его поступков», Устав о службе дает такой их список: 1) здравый рассудок, 2) добрая воля в отправлении порученного, 3) человеколюбие, 4) верность к службе Его Императорского Величества, 5) усердие к общему добру, 6) радение о должности. 7) честность и бескорыстие, 8) правый и равный суд каждому, 9) покровительство невинному и скорбящему (статья 705). Вот как идеальны и высоки требования, далеко не исчерпываемые послушанием. Требуя послушания, Устав о службе, однако, напоминает, что иногда нужно нечто иное: «священный долг каждого служащего есть предостерегать и охранять по крайнему разумению, силе и возможности, все к высокому Его Императорского Величества Самодержавству, силе и власти принадлежащие права и преимущества » (статья 706).

Статья 707 Устава объявляет, что «нерадение по части блага общего, им вверенного», составит для служащих «главнейшее поношение». А статья 712 указывает, что если данное от начальства приказание кажется «противным интересу Его Императорского Величества», то усомнившийся «неопустительно обязан» исполнить все предосторожности, на сей случай предписанные.

Вот какой высокий дух требуется от службы, а не простое исполнение буквы послушания. Что же сказать об управлении церковном, где иерархи служат не только одному Государю Императору, но самому Главе Церкви, Господу Иисусу Христу? В описании же деятельности Св. Синода при тяжкой буре, закрутившей корабль Церкви, не находим ничего, кроме робкой консультации о том, как властям будет удобнее исполнить их намерения. Гражданская власть все решает, церковная же только одобряет, ограничиваясь теми поправками, отсутствие которых было бы невыгодно для планов самой власти. Но так действует только секретарь при начальнике. И эта роль высшего церковного управления покрывается будто бы соблюдением Воли Государя Императора…

Но, во-первых, для церковного иерарха, кроме Воли Государя Императора, есть еще некоторая другая священная Воля, выше всякого сравнения. Во-вторых, даже и соблюдение Воли Государя Императора требует, чтобы служащий не забывал указанных в статье 712 предосторожностей. В-третьих, в деле освободительных реформ Св. Синод имел перед собой не непосредственно Волю Государя Императора, а волю самых обыкновенных гражданских властей, графа Витте и прочих, на тот или иной час у власти находившихся. Мы, однако, не видим в отчете обер-прокурора, чтобы святительствующие власти Св. Синода искали непосредственного убеждения в Воле Государя Императора и обращали Его внимание на какие-либо несообразности реформ, предлагаемых властями на их обсуждение. Церковная власть в этой картине постоянно имеет дело с исполнительной гражданской властью, а следовательно, никак не могла прикрываться подчинением Воле Государя Императора.

Так, например, что сказала Государю Императору церковная власть на Высочайший Указ 17 апреля 1905 года? Она, как видим из отчетов, озаботилась лишь способами приведения в исполнение того, что было составлено графом Витте. Что сказала церковная власть в отношении Высочайшего Манифеста 17 октября 1905 года? Ее поведение оказалось совершенно такое же. Она восхвалила Волю Государя Императора и не принесла Государю Императору никакого другого вспомоществующего дара, кроме славословия.

Мы видели суровое осуждение статьей 707 в служащих «нерадения по части блага общего, им вверенного». Основа же блага общего, вверенного архипастырям, в отношении гражданском состоит несомненно в охране чистоты и святости государственно-церковного союза.

Почему же первенствующая власть Церкви, митрополит Санкт-Петербургский, не мог доложить Государю Императору по поводу наименования раскольников или по поводу того, в чем заключаются права «господствующей» Церкви, хотя бы того, что в текущем году высказал мирянин, член Государственного Совета П.Н. Дурново? Славословием ли исчерпывается верная служба Царю?

В еще недавние времена, накануне разгула революции, достопамятный архипастырь Харьковский Амвросий получил в 1901 году от какого-то либерала укоризненное письмо, которое столь возбудило его негодование, показалось ему столь клеветническим, что он его даже не усомнился опубликовать в Вере и Разуме со своими возражениями.

А либерал писал вот что. Указывая неизменную послушливость церковной иерархии, он упрекал епископов в том, что они служат не Самодержцу, а власти, какая бы она ни была, и заключил упреки словами:

«Ввиду всего сказанного будет ли несправедливо предположить, что духовенство наше в лице его представителей при изменившемся сверху режиме так же будет славословить Государя конституционного, как оно славит теперь Государя Самодержавного ?.. Да если бы и ныне царствующий Самодержец соизволил высказать Свое благоволение достославному Льву Николаевичу, куда бы вы попрятались со своими кознями, страхами и угрозами?»

«Старики мы с вами, владыка, и не доживем до того времени, когда Церковь наша очистится от всякой лжи, неправды и всего несущественного»…

(«Два характерные письма», Харьков, 1901 год).

Что сказал бы высокопреосвященный Амвросий, если бы дожил до деяний Св. Синода, о коих докладывает Государю Императору обер-прокурор Св. Синода?

Да, конечно, не одолеют врата адовы Церкви Христовой. Да, конечно, были и в эти годы отдельные архипастыри, которые служили не одной послушливостью, а и смелым возражением, ибо верная служба, как и в законе сказано, состоит не в беспрекословном послушании, а иной раз и в возражении против ошибочных предначертаний. Было и это. Но церковное управление , возглавляемое высокопреосвященным митрополитом Антонием, не дало нам таких образчиков службы Богу и Царю, отчеты обер-прокурора нам таких случаев не указывают.

А потому они лишь будят прискорбнейшие воспоминания о прискорбнейших временах.

Как ни раскрашивай их, а человек, верующий во Христа и сердечно преданный Царю Православному, может лишь молиться: «рукописание грех наших раздери». Но не раздерется, конечно, рукописание грех наших прежде, чем мы не раздерем самих грехов и не вызовем к жизни и действию в нашей стране таких церковных сил, которые будут ставить свой долг и заслугу не в послушании властям, а в радении по части вверенного им общего блага Церкви и государственно-церковного союза.