Стивен Левин - Кто умирает?

Следует отметить, что каждая стадия сопровождается уменьшением субстанциональности, размыванием очертаний. Человек получает все меньше ощущений извне, но все больше чувствует безграничность внутри. Смерть или процесс умирания, надо полагать, сопровождаются у него ощущением расширения за пределы самого себя, растворением всех форм и переходом в недифференцируемое состояние.

Но вообразите себе попытки сопротивляться этому растворению, этому чувству размытия очертаний. Вообразите себе попытки уцепиться за твердое, когда оно превращается в жидкое. Стремление отстраниться от жидких форм и еще раз уцепиться за что-то твердое – и следующее за ним ощущение все большей легкости и текучести, приводящей к превращению элемента воды в элемент огня. Затем начинается охлаждение тела. По мере того как элемент воздуха и энергии расширяется и превращается в собственно сознание, тепло как бы растворяется, утекает в широту пространства. Вообразите себе попытки остановить этот процесс, попытки задержать его непрекращающееся развитие. Если вы пойдете за ним, откроетесь ему, будет только переживание расширения, таяния за пределы твердости, растворения в основополагающей реальности. Попытайтесь представить себе привязанность к тому, что тает. Возможно, эту привязанность некоторые называют чистилищем, адским страхом перед следующим раскрытием, сопротивлением тому, что есть.

Очевидно, затем человек приходит в точку, в которой все испаряется из тела и тело остается позади. Все переживают превращение элементов в порождающую их энергию. Их отдельные качества твердости, текучести, температуры и потока не являются больше доминирующими, и присутствует только свободное парение сознания. В течение нескольких мгновений осознание сияет ярче тысячи солнц, и есть переживание реальности, из которой возникает все сотворенное. Длительность переживания света, кажется, длится у разных людей разное время. Возможно, она зависит от желания открываться истине, доверия к ней и почтения, которой они ее окружают.

Это краеугольный камень воображения момента смерти, однако, в соответствии с учениями различных религиозных традиций, это только первая часть процесса. Вскоре подсознательные тенденции снова заявляют о себе и создают столько же миров после смерти, сколько ум создавал до нее. Услышав об этом продолжающемся процессе, один человек спросил: «Реальны ли эти посмертные миры?» На что нужно ответить: «Они реальны в той мере, в которой реальны вы. Но не реальнее! Фактически, они реальны в той мере, в которой вы думаете, что вы реальны».

Многие находят полезным «практиковать» умирание. С несколькими людьми я репетировал переживания, которые могут возникать в процессе умирания, чтобы они могли встретить их с ясностью и любовью. Любая подобная репетиция, разумеется, должна сопровождаться легкостью и отношением «Я не знаю», чтобы не предпрограммировать то, что случится впоследствии. Конечно, наш подход к настоящему и в смерти, и в жизни один и тот же: принятие, открытие, отпускание. Обучение умиранию – это обучение растворению прошлых привязанностей к этому мгновению; это готовность к тому, что последует, это непривязанность. Каждый день, каждое мгновение мы учимся умирать, растворяться в океане чистого бытия.

Недавно я подучил письмо от женщины из Нью-Йорк Сити, которая писала, что собирается пойти в Бруклинскую клинику, где умирает ее мать, посидеть возле нее и почитать ей «Тибетскую книгу мертвых». Вскоре я перезвонил ей и сказал, что, поступив таким образом, она, возможно, совершит ошибку. Вообразите себе реакцию восьмидесятипятилетней женщины-еврейки, которая страдает от боли и беспокойства, умирая в незнакомой обстановке. И вот она лежит и слушает, как кто-то читает ей о том, что когда она умрет, она увидит вращающиеся огни и громогласные крики харук и демонов. Смерть и без того довольно страшна, но если преподнести ее в таких незнакомых терминах, она покажется еще более ужасной. «Тибетская книга мертвых» предназначалась для тибетских монахов, а не для еврейских старушек, умирающих в Бруклинской клинике. Поскольку образ жизни и воспитание играют в данном случае важную роль, как можно ожидать, что, выйдя из тела, ум породит такое окружение? Вместо этого мы посоветовали ей петь матери старые иудейские песни о любви.

«Тибетская книга мертвых» (известна также под названием «Бардо Тодол») – это трактат, написанный тибетскими монахами для тибетских монахов и мирян, которые стремятся реализовать в момент перехода, называемый смертью, то, к чему они готовились в течение всей своей жизни. Этот момент должен сделать известным неизвестное. Для этого нужно воспользоваться практикой визуализации, которой монахи занимаются годами. Возможно, «Тибетская книга мертвых» – это самый известный на Западе пример книги, которая существует практически в каждой культуре и посвящена созерцанию и возможности мудрого переживания посмертных состояний. Длительная подготовка сводится, в частности, к тому, чтобы не теряться даже при самых необычных обстоятельствах. Постоянно напоминая, что наблюдаемое есть наблюдающий, что все видимое человеком является проекцией его воображаемого «я», что он видит только свой собственный ум, трактат пытается освободить его от привязанности к старым желаниям и чувству отделенности, которые порождают страх и необходимость защищаться. Трактат призывает человека слиться со своей изначальной природой, отказаться от ложного и проникнуть в реальное (см. приложение III).

С этой целью состояния сознания отождествляются с астральными существами, которые представляют собой средства достижения более высоких, чем жизнь, состояний, изображая их в виде ангелов или демонов с одеяниями характерных цветов, орнаментов и оттенков. Состояния персонифицируются, и тогда сострадание становится светящейся фигурой Авалокитешвары, страх предстает в виде окровавленного шестирукого демона-воина, а способность пробиваться сквозь нагромождения иллюзий принимает обличие Манджушри, вооруженного мечом мудрости. Эти образы служат для освобождения от отрицательных эмоций. Но нам не знакомы с детства эти образы и символы. Они не представляют наших чувств так, как они представляют чувства тибетского монаха. Возможно, для западного ума эти качества лучше описать как любовь, страх, ревность, зависть или признание бессознательных тенденций, которые порождали привязанность и замешательство, подчеркивали страх и сомнение.

Принятие состояний сознания от мгновения к мгновению, постоянное отслеживание всех чувств и мыслей по мере их возникновения – все это позволяет достичь практически того же, что и визуализация тибетских образов. Возможно также, что такое принятие лучше подходит для западного ума. Открытие этим состояниям позволяет человеку выходить за их пределы, проходить через проявления ума, не давая себе зациклиться на них или отождествиться с ними.