Митрополит Федченков - Божьи люди. Мои духовные встречи.

Не так легко восприняла безбрачие в браке молодая жена. Предание свидетельствует, что она даже подавала жалобу на мужа епархиальному архиерею. Но молодой священник уговаривал ее добровольно согласиться с ним:

— Лиза! Счастливых семей и без нас с тобою довольно. А мы отдадим себя всецело Богу и ближним.

И она наконец согласилась. Я лично видел ее еще в доме при жизни о. Иоанна. При одном посещении батюшки на звонок мой вышла встретить нас глубокая седая старушка, вся в старческих морщинах. Я увидел ее впервые.

— Батюшка дома? — спросил я ее.

— Да, брат Иоанн дома, — кротко ответила она и тихо пошла доложить ему.

Тут я понял, что это и есть славная “жена” — матушка знаменитого на весь свет “отца Кронштадтского”. Какая она была простая и тихая. И всегда она была в тени, при такой славе “мужа”!

Рукоположенный в иереи, о. Иоанн отдался своему делу с присущей ему энергией: богослужения, занятия в школах, посещения прихожан на домах, составление проповедей, домашние молитвы, благотворение бедным — все это занимало у него и время, и силы. Скоро он начал записывать особенные мысли свои в дневник, под заглавием: “Моя жизнь во Христе”.

Богослужения все учащались и учащались; и он наконец стал совершать литургию ежедневно: это стало потребностью его души.

Все это постепенно создавало молву о нем, как о совершенно исключительном пастыре. Его начали чаще приглашать на частные требы по домам, особенно — где было какое-либо горе, больные и т. п. И начали совершаться по его молитвам чудеса. Но в этом последнем виде служения был один особенный момент. Пригласили его служить молебен о здравии болящего. По обычаю своему, он служил твердо и с верою. Но присутствовавшая тут одна почитательница его сказала, что батюшка не так молится, как нужно, и как он может молиться. Молиться следует ему с великим дерзновением, с несомненным упованием на исполнение просимого, а не просто, как все молятся [174].

Эти слова — по собственному признанию батюшки — произвели на него исключительное действие: он услышал в них глас Божий — и с той поры начал молиться дерзновеннее, как бы лично предстоя Богу и “требуя” от Его милосердия, милости и помощи несчастным, страдающим, бедным земным детям Небесного Отца.

Чудес в его жизни совершено множество. Счета им никто не знает. Но весь православный и даже инославный мир знает Кронштадтского чудотворца. И сам в своем дневнике он не раз открыто свидетельствует, что Господь через него творил чудеса. Поэтому становится понятым: почему его стали звать во все места, где была нужда, горе, страдание. И прежде всего его стали приглашать в многомиллионный Петербург. Но и со всей России ехали и ехали многочисленные группы богомольцев, по телеграфу текли ежедневно сотни просьб о молитвах или о советах. Слава его росла все более и более. И его начали вызывать и в другие города: в Москву, Харьков, Казань, Киев, Вильно, Уфу и т. д.

Знала его и царская семья. Когда заболел царь Александр III [175], то великого молитвенника вызвали в Крым, в Ливадийский дворец. Царь принял его с почитанием и любовью. О. Иоанн отслужил литургию, причастил больного. И хотя дни царя были сочтены, но по молитвам батюшки он получил некоторое облегчение.

Наконец, слава его возросла до такой степени, что образовались по разным местам России ячейки его особенных почитателей и почитательниц, которые дошли даже до сектантского увлечения, что батюшка есть воплощение самого Бога. Такие секты назвали себя по имени батюшки “иоаннитами”. Пришлось принимать против них церковные меры. И сам о. Иоанн публично и печатно осуждал этих безумцев, но и это не всегда помогало…

Подходили дни революции [176]. Батюшка выступал со своими речами против поджигателей ее. Особенно он обличал Льва Толстого за его безбожные и антихристианские мысли и пропаганду.

Зато церковная слава его поднялась до такой высоты, что царь Николай II назначил о. Иоанна членом Святейшего Синода: награда единственная. Но о. Иоанн был так занят и считал себя недостойным заседать среди архиереев, что не воспользовался таким своим положением и ни разу не принял участие в заседаниях Св. Синода.

Время же делало свое дело. О. Иоанн близился к концу восьмого десятка. Незадолго перед смертью его постигла болезнь. А 20 декабря 1908 года он отдал Богу свою святую душу. Точно удар громовой раздался по всей России. Но об этом еще будет речь впереди. А теперь прибавим, что несколько месяцев спустя тихо почила и его духовная “сестра”, раба Божия Елизавета. Я поминаю их обычно вместе.

Святой праведный отец Иоанн Кронштадтский

Отец Иоанн

Матушка Елизавета

Андреевский собор в Кронштадте

Кронштадт. Дом, где жил отец Иоанн

Кронштадт. Здание гимназии, в которой о. Иоанн преподавал Закон Божий

Кронштадт. Дом трудолюбия

Санкт-Петербург. Иоанно-Предтеченский монастырь на Карповке

Место погребения святого праведного Иоанна Кронштадтского в Иоанно-Предтеченском монастыре (современное фото)

Вероятно, уже во второй, а не в первый год моего студенчества (то есть в 1904 г.) мне удалось поехать к батюшке. Почему же не в первый? — естественно спросит читатель. Да, стоит спросить об этом. Объясняется это общим духовным, точнее, недуховным состоянием России. Теперь, после потрясений революции, принято у многих хвалить прошлое. Да, было много прекрасного. Но вот беда: мы сами не хотели замечать его. Так было и с о. Иоанном. По всему миру славилось имя его. И мы, студенты, знали об этом. А теперь мы и живем рядом с Кронштадтом: через час — два можно было быть в гостях у о. Иоанна… Но у нас, студентов, и мысли не было об этом. Что за загадка? Нужно сознаться, что внешность религиозная у нас продолжала быть еще блестящей, но дух очень ослабел. И “духовные” сделались мирскими. Чем, например, интересовались сначала мы, новые студенты? Неделями ходили по музеям, забирались под самый верх купола “Исаакия”, посещали театры, заводили знакомства с семейными домами, где умеющие танцевали. Лекциями интересовались очень мало: ходили лишь по 2–3 “дежурных” для записи за профессорами и чтобы не было полной пустоты в аудиториях. Службы тоже посещали по желанию. И лишь небольшая группочка покупала себе столики и керосиновые лампы с абажурами, ставили мы их не в “занятных”, где не было тишины, а в аудиториях, по стенам. По крепко установившейся традиции, здесь уже не разрешалось говорить. В этой тишине всякий занимался любимым предметом: кто святыми отцами, кто вавилонскими раскопками, кто политической литературой (таких было очень мало). А еще образовалась группочка богомолов: эти ходили и на будничные богослужения утром — на литургии, а вечером — на вечерню с утреней. Во главе этой группы стояли сам ректор академии, тогда —епископ Сергий (впоследствии патриарх), и инспектор архимандрит Феофан (скончавшийся во Франции беженцем) [177]. Но здесь были буквально единицы. А общестуденческая жизнь шла мимо религиозных интересов. Совершенно не нужно думать, что духовные школы были питомниками отступников, безбожников, ренегатов. Таких были тоже единицы. И они опасались даже перед товарищами показывать свой атеизм, ибо все мы хорошо знали друг друга и не придавали никакой серьезной цены этим атеистам.