Митрополит Федченков - Божьи люди. Мои духовные встречи.

“Глубокоуважаемый!..

Простите, что я отрываю у вас время, но вот именно сегодня я чувствую, что мне очень нужно вам написать. А потому что это мне так необходимо, я надеюсь, что вы меня не осудите за то, что тревожу вас… Я бы могла ведь обратиться с моими мыслями и чувствами к любому из славных священников нашего прекрасного собора, а я пишу вам: наверно даже, мой поступок говорит о недостаточной скромности… Простите.

Была сегодня я в соборе. И, глядя на икону Божией Матери, которую вы подарили собору, вспомнила вас. Еще образ святого отца Серафима Саровского, расположенный в левом углу церкви, мне очень напоминает вас [262]. Ваши проповеди, произносимые всегда таким простым языком, были так убедительны, волнующи, а главное — так утешающи! В вашей передаче притчи и события древнего мира, связанные с призывом к покаянию и очищению грешников, глубоко потрясали меня и заставляли верить, что и мне возможно прощение.

У меня была религиозная мать, и поэтому я маленькой девочкой была набожной: часто ходила в церковь и умела молиться горячо, со слезами. Когда мне было лет 11–12, я познакомилась с семьей атеистов. Люди они были хорошие, но неверующие. И вот потому что они были добрые люди, их неверие на меня очень повлияло. Я никогда не отличалась смирением, и поэтому гордые мысли неверующих людей мне очень импонировали: не ходить на исповедь, не целовать икон и т. д.

Как раз в это время произошла революция, и меня понесло по течению.

30 лет я не ходила в церковь и почти не молилась. Я говорю — почти, потому что никогда не доходила до такого греха, чтобы вообще отрицать Бога. Где-то в глубине души жила искорка веры, и иногда в тяжелые минуты я в отчаянии призывала Бога. Но как часто это бывает с нами, грешниками, Бог не внимал моим мольбам в такой степени, как мне этого хотелось бы. И, пережив беду, я остывала в своих порывах к Богу. На протяжении всех этих долгих лет сомнений, неверия, душевной пустоты, каких-то напряженных тревог и частых беспричинных слез, что мне мешало быть вполне счастливой в лучшие дни моей молодости, когда на самом деле я могла бы считать себя счастливой, — я радовалась тому, что у меня — глубоковерующая мать.

Да благословит Всевышний мою маму! Пусть Он простит ее грехи и откроет ей Свое Царство Небесное! Ее вера меня иногда очень поддерживала. Отказываясь читать протянутое ею Евангелие или идти в церковь, я в то же время испытывала страх при мысли, что вдруг мама да перестанет молиться. Как будто тогда угаснет последний луч света и в моей жизни. Но мама не перестала молиться.

Мамочка умерла 31 октября 1941 года, в 9 часов вечера, в Ленинграде, во время ужасной бомбежки города врагами. Я сидела около мамы, я не пряталась в бомбоубежище, не особенно боялась стрельбы; странно, но я была уверена, что, пока жива мама, мне нечего бояться: Бог не накажет так маму, чтобы я умерла раньше ее.

Мама умирала очень тихо. Я держала ее в своих руках и все же не почувствовала момента, когда душа оставила ее худенькое тело.

Не зная, что сделать бы приятное для умершей, я в тогдашних условиях как-то невольно взяла в руки старую книгу Евангелия, которую она читала так часто, и стала читать ей вслух. Мне казалось, что мама очень довольна.

С тех пор я эту книгу всегда храню около себя, а после окончания войны стала посещать церковь.

Часто меня отвлекают от молитвы грешные мирские мысли, но все же я получаю много, много успокоения. И порою — радости необъяснимой… Благословите меня… Пусть ваше благословение укрепит мою веру…” Далее — подпись.

Написано 7/Х 1951 года.

Я лично не знал и не знаю этой женщины. Ответил ей на письмо… И больше мы не переписываемся… 30 лет не ходила в церковь!.. Поражало меня и то, что мать никогда не бранила дочери. Лишь иногда протягивала ей Евангелие. А та сначала не читала…

Потом совершился душевный перелом в ней…

Таким странным, исключительным именем называет себя одна православная латышка. Я нигде в книгах не встречал, чтобы кто-нибудь так называл себя. Ну, называли себя святые и “прахом”, и “пеплом”, и “землею”, но никогда не читал я, чтобы кто-нибудь называл себя “церковной пылью”!

И кто ее научил этому? Думаю, что она сама, изнутри сердца своего, от своего опыта душевного так называет себя по смирению. Ради одного этого она заслуживает быть помянутой в числе хороших людей…

Ее зовут Ю–ей. Она жива и сейчас. Она, конечно, и не подозревает, что попала в книгу о хороших. Она сама считает себя лишь “пылью”, но не просто “пылью”, а все же “церковною пылью”… “Пыль”, но в Церкви! О таких именно я и стараюсь записать на память другим.

Она — православная латышка. Была замужем, но муж рано умер. Детей не было. Теперь она живет то у одних родных, то у других. Везде работает усердно… И ходит в церковь. Любит батюшку. И меня, грешного, тоже… Бывало, когда посещала Ригу, заходила и в мой дом… Но изредка… Письма пишет по праздникам. И всегда подписывается: “Церковная пыль”.

Вот и все. Больше мне рассказать о ней и нечего. Потому лучше приведу ее случайно оставшиеся письма. Она малограмотна, и я кое-что исправляю в тексте, но почти все сохраняю: и стиль, и слова.

Вот — первое, от 27.05.51.

“Воистину Воскресе Иисус Христос!

Радуется Небо и земля, Церковь Христова и чада ее… Прошу… когда возможно, и от меня поздравляйте. Не плачу, а радуюсь. И мне, пыли, Он оставил Свою радость… Слава Господу нашему Иисусу Христу и Царице Небесной за все…

Радуюсь и качаюсь, как пыль чудесная Творца. Я уверена, что мы соединены во всем свете, все равно, где ни находимся, в горах или в земных пещерах… Хоть новые тысячи там вас (меня) окружают, а пыль латвийская среди них радуется вашей радости и скорбит вашей скорби”.

Потом — обещание послать в дар “одну вышитую тряпочку”, и поклоны мне и своей крестной матери, точнее, духовной…

Переписываю это письмо, а на глаза навертываются слезы умиления от такой верующей души… И не знаешь: учить ли таких или — лучше — от таких учиться и… плакать сладкими слезами?

Второе письмо — духовной матери, от 11.06.51.

“Слава Господу нашему Иисусу Христу и Царице Небесной!

Спасибо, спасибо, милая матушка моя!

Мне совсем, совсем неожиданная радость. Так далеко, но скоро (письмо) от вас. Недостойна милости Божией, ни письма того. Прошу вас, милая моя матушка, попросите высокопреосвященного владыку, чтобы он не звал меня на “Вы”, а на “ты”, как он раньше звал меня, и не так высоко ставил. Я как глупый маленький ребенок для него (меня) и чадо непослушное, как и все, которые тысячами его окружают. Он так любит нас, что забывает, что он — владыка. Простите мне, какая я могу быть сестра? 1