Нэнси Росс - Мир дзэн

Любишь Комати? Скажи же, чьим духом ты одержима?

Комати

Многие отдавали ей свои сердца, Но был среди них один, Кто любил ее больше всех, — То был Сёсё, Сии-но Сёсё, Родом из селенья Густой Травы. [87] Название его родного селения, Фукагуса, буквально означает «густая трава».

Хор ( за Комати, т. е. за дух Сёсё )

Колесо бежит назад; и снова Я проживаю весь круг моих несчастий, Снова иду я к священной скамье. Солнце… Какой час оно показывает? Вечер… Один в лунном свете иду я.

Грозные стражи стоят на пути моем, Но нет для меня никаких преград!

( Помощники одевают Комати в шляпу судьи и дорожный плащ Сёсё. )

Смотри, я иду!

Комати

Подниму я белый шлейф придворного платья,

Хор ( за Комати, которая в одежде своего возлюбленного жестами показывает его ночное путешествие )

Натяну на голову высокую шляпу,

Завяжу сверху рукава дорожного плаща,

Скрою глаза от людей.

В лунном свете, во тьме,

Сырыми ночами шел я; ветер свистел,

Листья мелькали; зимою мело,

Комати

А вода стучала по крыше — кап, кап…

Хор

Быстро, быстро, приходит, уходит, приходит, уходит… Вот одна ночь, вторая и третья, и десятая (ночь урожая)… Так и не увидел я ее, хоть шел долго; Верным был, точно петух, что зарю своим криком встречает, На скамье оставлял я зарубки. Так сто ночей принужден был провести я; Мне не хватило одной…

Комати ( чувствуя агонию Сёсё )

Глаза мои закрыла пелена. О, как больно, как больно!

Хор

О, боль! О, отчаяние! Последняя ночь не настала, А Сии-но Сёсё уж нет.

(за Комати, которая больше не одержима духом Сёсё)

Его ли духом я была одержима, Его ли гнев сломил мои силы? Если это так, дай мне помолиться за его будущую жизнь,

Ибо только там есть успокоение.

Поднимусь высоко в песках, [88] См.: Сутра Лотоса. II, 18.

Пока не стану я золотой, [89] Цвет святых на небесах.

Смотрите, я подношу свой цветок Будде, [90] «Цветок ее сердца», т. е. поэтический дар.

Держу его обеими руками.

О, да направит он меня путем Истины,

Да поведет меня путем Истины!

Считается, что изображение Хотэя (Пу-тая), веселого бoгa благополучия, и сопровождающая рисунок надпись выражают состояние духа самою Сэнгая. Стихотворение представляет собой знаменитую цитату из «Изречении Конфуция» и и вольном переводе Судзуки точно выражает дзэнский дух мятежника Сэнгая.

Будда Шакьямуни ушел.

А бодхиеаптза Майгрея еще не здесь.

Это из-за них мы вечно чем-тo заняты.

Ах, как сладко вздремнул я!

Ну разве эта сладость сравнится с Конфуцием?

Нельзя представить себе антологию дзэн без раздела о юморе, потому что острое словцо — одна из тех характерных примет дзэн, которые отличают его от всех остальных религий. В дзэн шутки не только разрешаются — они обязательны. «Можно читать Библию с серьезным лицом и изучать Коран, не усмехаясь. Никто еще не умер от смеха и при чтении буддийских сутр. Но произведения дзэн изобилуют шутками, заставляющими покатываться со смеху. Просветлению часто сопутствует трансцендентальный смех, который можно назвать смехом радостного одобрения». [91] Blyth R. Н. Oriental Humor. Tokyo, 1959.

В дзэнской литературе можно найти множество историй, наподобие следующих.

Монах пришел к мастеру, чтобы тот помог ему найти ответ на один из классических вопросов дзэнской диалектики: «В чем смысл прихода Бодхидхармы с Запада?» Мастер предложил монаху перед тем, как они приступят к решению, склониться в низком почтительном поклоне. Монах не замедлил выполнить указание, но тут же получил чувствительный пинок от мастера. Это освободило монаха от нерешительности, в которой тот пребывал. Почувствовав удар наставника, он мгновенно достиг просветления и потом рассказывал всем: «С тех пор, как Ма-цзу пнул меня, я смеюсь не переставая». [92] Из книги: Chang Chen-chi. The Practice of Zen. New York, 1959.

Интерес многих западных людей к дзэн начался с чтения этих удивительно смешных, забавных коанов, или абсурдных диалогов между учителями и учениками. Вот разговор между мастером Сэккё и одним из монахов:

Сэккё (Ши-гун) спросил одного из монахов, которые сопровождали его:

— Можешь удержать пустоту?

— Да, учитель, — ответил тот.

— Покажи мне, как ты это делаешь.

Монах протянул руку вперед и сжал ее в кулак, как бы хватая что-то. Сэккё сказал:

— Вот, значит, как? Но у тебя же в руке ничего нет.

Монах спросил его:

— А как вы это делаете?

Мастер схватил ученика за нос и сильно дернул его. Ученик вскрикнул:

— Ой, как больно!

— Вот так и нужно держать пустоту, — сказал мастер. [93] Suzuki D. Т. Introduction to Zen Buddhism. Kyoto, 1934 (London, 1949).

Этот рассказ напоминает «Абсурдные стихи» Э. Лира или «Алису в стране чудес» Л. Кэрролла. Удовольствие, которое читатели всех возрастов испытывают от этих книг, идет в какой-то степени от ощущения, что за безыскусным, абсурдным фасадом скрыт блистательный тайный смысл. Удивительное обаяние этих книг неподвластно анализу. Нельзя, например, объяснить, почему доставляет удовольствие чтение спора о том, можно ли обезглавить Чеширского кота, у которого, как известно, нет тела. Известно, что при попытке объяснить шутку она становится несмешной, и до определенной степени это верно в отношении дзэн. Учителя дзэн все время подчеркивают, что ничего не может и не должно объясняться. Вы либо видите, либо не видите — вот и все! Но верно и то, что прелесть рассказов из сборника «Застава без ворот, или 101 дзэнский рассказ» и других подобных собраний дзэнских анекдотов и шуток заключается в дразнящем чувстве, что вот-вот что-то поймешь.

Р. X. Блайс, который внес огромный вклад в распространение дзэн на Западе, отметил, что когда он впервые читал «Очерки о дзэн-буддизме» Д. Т. Судзуки, то громко смеялся над каждым коаном, и все же не мог понять, почему. Он мог бы сказать даже, что чем меньше он понимал, тем больше веселился. Невозможность анализировать свои ощущения показалась Блайсу не слишком важным обстоятельством, потому что смех стал для него «тараном, который пробил интеллектуальный барьер; в момент смеха что-то становится понятным; ничего не нужно доказывать; смех не разрушает, не вносит уныние, не грешит и не наказывает. Смех — это состояние присутствия здесь и одновременно везде, бесконечное и вневременное расширение своей неотделимой сущности. Когда мы смеемся, то освобождаемся от давления собственной личности, от влияния других людей и даже от Бога, которого смех уносит куда-то далеко».