Архимандрит Феофан - Неблаженные блаженные святые. Рассказы о необыкновенных подвижниках

Время не сохранило для нас подробного жизнеописания блаженного Максима. Неизвестно и то, когда именно он родился. Ясно только, что было это около XV века.

О Максиме говорили, что он пренебрег мирскими красотами и не захотел наслаждаться жизнью. Презрев плоть, он радел о душе – и плоть покорилась духу. Он проявлял чудеса терпения и смирения. Его призванием стало юродство ради Христа.

Максим еще в юности оставил отчий дом.

Верный избранному обету, он неизменно шел трудным путем.

– Хоть люта зима, да сладок рай, – говорил он, бегая по улицам Москвы почти нагим, терпеливо перенося все погодные невзгоды. – Оттерпимся, и мы людьми будем; исподволь и сырые дрова загораются. За терпенье даст Бог спасенье.

Время, когда жил блаженный Максим, было бедственным для Руси: то татарское иго, то засуха и голод, то моровая язва. Своим добровольным терпением юродивый учил народ, страдавший поневоле, терпению и самоисправлению.

Он говорил народу:

– Не все по шерсти, иногда и против.

– За дело побьют, – повинись, да пониже поклонись.

– Не плачь битый, плачь небитый.

Купцам и знати Москвы говорил:

– Божница домашня, а совесть продажна.

– По бороде Авраам, а по делам Хам.

– Всяк крестится, да не всяк молится.

– Бог всяку неправду сыщет. Ни Он тебя, ни ты Его не обманешь.

Умер блаженный Максим в 1434 году.

В 1462 году, при великом князе Московском Иване Васильевиче III, у благочестивой четы Якова и Анны, испрошенный у Бога молитвами родился сын Василий.

Родители его долго не имели детей и, подобно праведным Захарию и Елизавете, после продолжительных и усердных молитв были утешены рождением сына.

Он и правда был даром Божиим: Господь избрал его еще до зачатия и освятил до рождения. По преданию, Василий родился на паперти подмосковного Елоховского храма в честь Владимирской иконы Пресвятой Богородицы.

С первых дней жизни Василий предзнаменовал свое особое призвание. Как сказано в предании, он, «вкушая млеко матери из правого сосца, никогда не касался левого, от младенчества шуие (левого. – Сост. ) уклонився, знаменуя тем избрание им десные (правые. – Сост. ) части добродетели».

Родители Василия были людьми простыми и отдали сына в учение сапожнику. Василий оказался проворным в учебе и быстро освоил ремесло.

Однажды некий купец привез на баржах в Москву хлеб и зашел в мастерскую заказать сапоги.

Купец, шутя, попросил:

– Сделай так, чтобы я не износил обувку и за год.

Василий сказал:

– Сошью такие, что и правда не износишь.

Заказчик ушел, а мастер обратился к ученику с недоуменным вопросом. Василий объяснил, что заказчик даже не обует сапоги, потому что не успеет, – вскоре умрет.

Через несколько дней пророчество сбылось.

В придании же говорится, что Василий «возлюбил Бога и вслед Его пошел, оставив дом отеческий и род свой… В цветущие годы, плоть свою, как врага, возненавидев, он телесное желание загасил холодом Святого Духа. Он украсил себя смиренномудрием и терпением и возненавидел всякое злонравие и зависть, и лукавство. И стал новым человеком…»

Шестнадцати лет Василий, «разорвав узы привычной жизни, как орел, взмахнул легкими крылами и отлетел от мирских печалей». Он оставил дом родителей и удалился для спасения души. Но не в безмолвную пустыню, где, естественно, с меньшими препятствиями мог стремиться к достижению желанной цели. Василий явился в многолюдный царствующий город Москву.

Разорвав привычные узы, Василий отяготил себя другими – с тех пор он не снимал вериг (они долго хранились в Московской Духовной академии).

В Москве Василию негде было преклонить голову. Но это его не смущало.

Живя в многолюдном городе, исполненном постоянных забот и житейских треволнений, блаженный Василий мог сказать о себе словами Апостола: «Не имеем здесь постоянного города, но ищем будущего» (Евр. XIII, 14).

Избрав необычное место для подвижничества, блаженный избрал и необычный путь к горнему Иерусалиму: наставляемый Святым Духом, Василий начал юродствовать.

Благочестивая и просвещенная светом Божественной истины душа, чуждавшаяся прелестей мира, презиравшая его внешние преходящие блага, избрала такой путь спасения, в котором «добродетельное житие» скрывалось под «неблагоприличием». Что ожидало подвижника на этом трудном и скользком пути, как не унижение всякого рода и бесславие, полная нищета и всевозможные страдания?

Здесь необходимо чрезвычайное терпение: с одной стороны – голод, жажда, стужа, зной и все лишения, неразлучные с жизнью скитальца, а с другой – беспрестанные насмешки, поругания, тычки… Все это нужно терпеть безропотно, благодушно, даже с радостью Христа ради. Какое же нужно самоотвержение и самообладание, чтобы, возвысившись над «многоразличными земными потребностями», заглушить самые сокровенные вопли самолюбия и тем всецело служить Богу и спасению ближних?..

Почти нагой (недаром его называли Василием Нагим), блаженный Василий ходил по улицам Москвы, терпеливо перенося всяческие стихийные невзгоды: ни крыши над головой, ни одежки (что зимой, что летом), «зимой от мороза замерзая, летом же зноем опаляем».

– Если люта зима, то сладок рай, – говаривал Василий.

При этом он указывал на пример сорока мучеников, которые ради царствия Божиего насмерть замерзли на льду Севастийского озера, в то время как их соблазняли жарко натопленной баней.

Для Василия, Христа ради юродивого, и сильный мороз оборачивался теплом, а солнечный жар – живительной прохладой. Тело праведника, ограждаемое Божией благодатью, было сильнее и стужи, и огня.

Как первозданный Адам, блаженный Василий без стыда ходил едва не нагим. Василий, отказываясь от одежды, как бы выказывал готовность к Страшному суду, на котором человек предстает таким, каким родился.

Он изнурял тело «постом и бдением, и морозом и теплотой солнечной, и дождевым облаком» и казалось, что он выдерживает больше, чем способно выдержать человеческое естество. Так юродивый сохранял душу свободной от страстей.

Ум блаженного постоянно был занят молитвой и мыслями о Боге. Его внутренний – духовный – взор постоянно был обращен к Богу. А внешне это выражалось в том, что голова Василия всегда была поднята к небу.

При таком исключительном образе жизни у юродивого, разумеется, не было ни друзей, ни близких знакомых. Всем он был чужой; и только в редких случаях пользовался приютом у одной благочестивой вдовы.