Данила Зайцев - Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева

Ну, думаю, повезло же мене́! Я поблагодарил его и пошёл разыскивать поле́вшика. Поле́вшик угодил добрый, он мене́ объяснил, какой у них порядок. Значит, поле́в раз в неделю и сады берегчи. Я договорился с трактористом, он мне приготовил землю и грядки наездил. Я набрал семя, удобрения и орошения [428], ночами стал писать, а днями садить. У меня дело пошло. Но весна была холо́дна, и семя гнило.

Георгий просил меня, чтобы я отца убедил, чтобы он не ездил в Россию. Я позвонил в Боливию и всё рассказал, но оне всё равно собрались в Россию. У свата Елисея жена умерла, так и больше не свиделись. Я ето Георгию всё передал. Да, обидно покажется парню.

Через несколькя дней звонит Андриян из Москвы и рассказыват новость. Сват Георгия не отпускает из России, говорит: «Жди нас в Приморье». Я думаю, ето большая ошибка. Ну что, испытайте на себе. Андриян едет один и просит те сто тысяч рублей.

– Ну что, жду.

Что случилось? Он должен быть с семьёй, но почему один?

Он приехал, рассказыват. Георгия отец не пустил. Он отца никогда не обижал, за ето молодес, и его дети его не обидют.

– А почему ты без семьи?

– Тятя, семья, как ни говори, в тепле, и продукт есть. А я приехал – хочу всё равно в Уругвае получить полную свободу, а для етого надо разработать план, но семья мене́ мешает. А вдруг меня забросют за решётку? А семья будет в сохранности: как ни говори, там мама и братьи.

– Да, Андриян, ты прав. Но ты рази выдюжишь без семьи?

– Что сделаешь, придётся терпеть.

– Но, Андриян, ты подвергаешься большим опасностям и даже смерти.

– Да, знаю, но мне невыносимо. То, что делает Пиега, – ето непростительно. Сколь за него гниют в тюрмах, а он продолжает с своёй коррупсыяй. Тут не я должен сидеть в тюрме, а он.

– Но ты спомни, что он говорил нам всем на таборе.

– Да, он поминал и пулю в лоб.

– Ну вот, и что ты думаешь?

Андриян распахнул грудь и показал мне богородишну икону и сказал:

– Вот моя надёжда.

– Да, ты прав, но надо хороше́нь подумать.

– Тятя, у меня всё обдумано, но ето никому не знать.

– Но, Андриян, я боюсь за тебя.

– Мне и самому страшно.

– Ну, смотри сам.

– Но знай: я уверен, что Пиегу поймаю, и в Сальто прекратится весь контрабанд и наркотики.

– Дак… Ты что, он и наркотиками занимается?

– Конечно.

– А ты в етим не заморанной?

– Нет, он меня страшшал, но я ему ответил категорично: «Я не убийца». А одёжу он меня заставил нахально [429]провести, а нет – поймают на рыбалке. Вон Тениейте Гонсалес лично из-за него сидит, ловушку он ему поставил. Он специально так делает: как будто старается служить честно, но на самом деле ето волк в овечьяй шкуре. А я разгадал, где его ошибки.

– Ну, Андриян, молись Богу и больше постись.

– Да, я на всё пошёл.

Андриян мне снова помог весь огород подсадить.

До Андрияна я съездил к маме. Евдокея позвонила Степану:

– У нас дорогой гость.

– А хто?

– Да с России брат Данила. Приезжай!

Через полчаса приехали Степан с Александрой. Но я удивился, как оне изменились: все завсяко-просто, ласковы. Думаю, что случилось? Неужели поняли, что я невинный? Ну, слава Богу, правда постепенно стала выходить наверх. Тут Евдокея смеётся, приносит газеты российские, сняты с Интернета, и показывает мене́. Одна статья про меня, а другая про тестя. Про меня всяка чепуха: что нам в заповеднике повезло и как будьто я повешал РФ флаг и горжусь. Значит, не дал интервью – так надо врать. А про тестя – их там тоже обманули, но на самом деле мы не знаем, как оне там. А Василий с семьёй приехал в Уругвай, оставил семью в Уругвае, а сам уехал в Австралию.

Тут и подъехала сестра Степанида, приглашает на свадьбу через две недели, женит Федота, девушка с Бразилии, берёт у порядошной семье. Но что, я пообещался: как ни говори, племянник. И уехал в Сиполети.

Был я в поме́шке: брал коя-что с базару. Андриян приехал, помог подсадить, и собрался к Степану. Я стал просить его:

– Исправь меня.

Он мне ответил:

– Приезжай туда, там исправлю.

Он уехал вперёд, а я через день в субботу. Поехали молиться. Отмолились, Андриян говорит мене:

– Иди попросись у Кондрата, чтобы тебя исправил. – Тимофей [430]был в Боливии.

Я ему говорю:

– Андриян, я же чётко тебе говорил: я в Южну Америку поеду, но толькя своим собором. А ты куда меня снова посылаешь?

Андриян спылил:

– И что бы ето значило?

– Андриян, ты что, не понял етих людей?

– Ну и что, попросись.

– Ну пойдём, чичас увидишь результат.

Приходим к Кондрату, я стал Кондрата спрашивать:

– У нас свой собор, и меня должен исправить Андриян. Но ради чести, мы у вас в гостях, то как вы на ето думаете?

Он мне на ето ответил:

– А ты принятой собором?

– Да, когда я уезжал в Россию, я был принятой, – и Андриян подтвердил.

– Но ты не нашего собору, ты должен попроситься в собор.

– Нет, Кондрат, у нас свой собор, и у меня помешка небольшая, чтобы я в собор просился.

– Но без собору я ничего не могу сделать.

– Ну и хорошо, спаси Христос тебе за ето.

Я ушёл с нервами. Подхожу к Андрияну и говорю:

– Я же тебе говорил, ета закваска надолго, вот почему я тебе сказал ишо в России: толькя своим собором поеду суда.

Андриян ничего не сказал и уехал со своим тестям к нему ночевать. Мы уехали к Степану, я говорю:

– Братуха, где оне такой закон выдрали: кого хочу – принимаю?

– Ой, Данила, не могу терпеть, нет никакой справедливости. Как сдурели, пьют не на милость, и каждый раз в дрезину пьяны. Тимофей ведёт такой порядок: всех приглашает, угошшает и поит, я поетому не езжу к нему в гости, вижу, всегда пья́ны. Но лицемерство очень большоя, Тимофей понимает так: ежлив с нём, значит, за него, а нет – значит, враг. Как я не езжу к ним в гости – стал враг, и везде притесняют, и всё им не так. Данила, что будет дальше, сам не знаю, но добра не жди.

– Но, братуха, до каких пор оне будут кровь с меня пить? Мы хоть и вернёмся суда, но етого я больше не допушу. Сам должен понять: каждый человек пред Богом ответ отдаст, и друг за друга ответ не отдаётся, но каждый за себя. И вижу, что всё рушится и некому ето остановить. Я всегда свою семью берёг и буду берегчи, один Илюшка ушёл в чужи люди, и в чё он превратился? А ты, братуха, хороше́нь подумай: у нас дети, внучаты и будут правнучаты, за них надо думать, и их надо готовить к доброй и честной жизни. Я пока в России не побывал, не знал, хто мы на самом деле, но чичас чётко понял. Мы – ето изюминка в мире, и её надо берегчи очень строго, благодарить надо наших дедов и стараться сохранить нашу святую культуру. Но для етого надо создать для молодёжи честную программу, чтобы оне ей гордились и радовались, берегли и дорожили, и самим участвовать и поддарживать. Всё доложно быть продумано, умно, честно и трезво, на все вкусы, от малого до большого, и на всё доложны быть премии и почёт. А про этих развратников не надо и думать, ето уже не вернёшь. Гниль началась десятки лет, и нихто и не думает одуматься, а шшитают, что у них правильный поступок, и ничем ты их не убедишь. А вот когда создашь нову деревню, с порядошными законами и привилегиями, сам увидишь, как молодёжь с разных деревень и даже стран потянутся к нам. Конечно, для етого надо економическоя средство, но знай: для доброй идеи и до́бры бизнесмены найдутся. А земли мы здесь добьёмся, я в етим уверен, добьюсь.