Данила Зайцев - Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева

– Зачем я учился – стары напевки и разный [104]устав подымать?

Поспорили, она не сдаёт, тогда я сказал:

– Молитесь, я суда не приду больше.

У них без меня не пошло, и она передавала, чтобы я вернулся. Говорю:

– Нет. Наслышался её досыта, ето не собор, а диктатура. Вот скоро подъедут добры люди, сделам моленну, тогда будем молиться, а пока дома.

Но за ето крёстна мне отомстила. А получилось ето так.

Когда мы со Степаном уехали с Помоне к Герману, кум Евген арендовал в Помоне землю. Борису уже было четырнадцать лет, на тракторе он работал. У нас родилась дочь Таня, всё было хорошо, но что-то дома у нас с Марфой не пошло: стала пушше спорить, не покоряться, всё на вред, не варит, не стират, станешь допытывать – бурчит. Мама надулась, Евдокея надулась. Что такоя? Мы вообче часто гуляли, а тут вовсе с горя загулял. Однажды приезжает мама, и я прихожу пьяный. Мама:

– Где, – поднялась, – таскашься, таскун, блядун, уходи из дому!

И Марфа почувствовала таку́ защиту, повысила голос:

– Уходи и уходи, таскун!

Я в шоке, нихто разбираться не хочет, чуть не вытолкали. Собрал в сумку мале́нькя одёжи и ухожу. Слышу, мама говорит Марфе:

– Пошлятся да и придёт.

Посмотрим. Ну и судьба же досталась! Беру автобус, еду в провинцию Чубу́т, в город Пуе́рто-Мадри́н, там у меня друг детства Луис Пачеко, работает на алюминевой фабрике.

Приехал к нему, он обрадовался, принял меня. Стал узнавать, где хорошо заработать можно. Он повёл к своему другу, что работает на порту начальником, сгружают свежую рыбу в яшиках лебёдками, и плотют хорошо. Но ето кооператив, и у всех номера, надо быть на порту в пять часов утра, а зимой холодно. На порту работают проходимсы, которы любят лазить по ночам. И бывает так: набор, а рабочих не хватает, вот тут и берут новичкёв, и каждый раз надо ждать. Как не хватает, так и успевашь работаешь, ето случалось два-три раза в неделю, но прожить хватало. Пе́рво казалось трудно и чижало, но, когда понял сноровку, стало хорошо получаться и легко. Каждый день я был на порту, начальники кооператива ето видели, да и уже со многими соревновался, что [105]аргентинсы приходют голодны, мату пососут да и на работу, а силы нету. А я по-русски: хорошо позавтракаю да с собой на работу беру обед, вот и сыт голодному не верит. Через полтора месяца вызывают в контору, проздравляют и выдают мне карточкю с номером 33. Тогда начал работать каждый день. Когда не хватало суднов, нас посылали на международный порт «Адмиранте Сторни», а мы работали на команданте Луис Пьедро Буено, на большим порту сгружали морожену рыбу и загружали заграничные судна.

Как-то раз вижу русский флаг, подхожу, спрашиваю на вахте:

– Можно к вам?

– Можно.

Захожу, там передали капитану, приходит:

– Вы откуда? – Рассказываю. – Интересно. Заходи!

Собрали на стол, выпили-закусили, расспросы, рассказы. Все чудя́тся:

– Через столь лет, уже внук, и чисто на русским языке говоришь! И русская рубашка, поясок – ето сказка!

Мне ето всё казалось чу́дно: как так оне удивляются? Показали русские фильмы, приглашали в Россию. Всё там казалось родноя.

Подходит греческоя судно. Я узнал, что ето судно каждых два года приходит на етот порт и хорошо плотют. Я обратился к капитану, через переводшика попросил работу, он спрашивает:

– На каких языках говоришь?

– На русским, на испанским, на португальским.

– А на английским говоришь?

– Нет, но, ежлив надо, можно подучиться.

– Хорошо, мы будем стоять пятнадцать дней. Неси паспорт, сделам контракт на два года. Через два года в ети же числы судно будет в етим порту, зарплата тысяча пятьсот долларов в месяц, но получишь их все через два года на етим порту. А на каждым порту, где будет стоять судно, даём вья́тик [106]на каждый день по тридцать долларов на личные расходы.

– Хорошо, я подумаю.

Действительно, задумался. Два года – тридцать восемь тысяч долларов, ето можно купить пятьдесят – шестьдесят гектар с фруктой. У меня паспорт дома простроченной, но ето полбеды: за два дня в Буенос-Айресе можно поновить. Но как с Марфой? Надоело мне спорить, разойтись раз навсегда – детей жалко, да и стосковался. Как ни говори, уже четыре месяца прошло.

Приезжаю домой, тесть в гостях.

– Ну что, набегался?

– Ишо нет.

Узнала мама, приходит:

– Зачем приехал?

– За документами.

– И куда?

– В Европу.

– Зачем? – Всё рассказал. – А семья?

– Семья? Чё вы, сами выгнали, а за чё, сам не знаю.

– Как не знашь?

– Не знаю.

– А кака́ у тебя женчина в Помоне?

– Никакой нету.

– Как никакой нету, а которой поясок подарил?

Тогда я догадался, в чём дело.

– Стоп-стоп, вы мараете совсем невинных людей. Марфа, в таким-то числе к нам приезжали за сливами наши помонски друзья, Жюлияни с женой. Он попросил поясок, я тебе сказал: «Марфа, иди принеси». Ты принесла и подарила. Хочете, поедем к ним и сверимся. – Оне заотпирались. – Как так? Довели до разводу, выгнали ни за что.

Мама говорит:

– А в ребятах ты как жил?

– Мама, в ребятах у меня не было семьи, я покаялся и клятву сам себе дал, чтобы жене не изменять. А где вы выдрали ету сказку?

– Да Марья Гениха рассказывает, что ты етой женчины хорошай друг и она тебя шибко хвалит.

– Да, ето правды, мы с ней хорошие друзья, и с мужем, и с сыновьями. А что, нельзя иметь с женчинами дружбу или женчинам дружить с мужчинами и не думать толькя об сексе?

Молчат.

– Прости, мы ошиблись.

– Вы ошиблись! От людей смех, от Бога грех, а дети при чём? Зачем оне доложны страдать из-за наших ошибок? – Молчат. – Ну вот, поеду на два года моряком, через два года можем купить своёй земли и жить себе спокойно.

Марфа в слёзы, мама не пускат. Говорю Марфе:

– Неужели всю жизнь будем ходить по арендам?

– Да, лучше будем ходить по арендам, но я не хочу, чтобы ты уезжал.

– Но так трудно нам будет.

– Пускай трудно, но вместе.

– Ну как хошь.

Со Степаном мы разделились. Ему достался трактор, мне пикап, я его тут же сменял на легкову, а легкову на трактор «Массей Фергусон» – трактор хорошой, но разбитой. Арендовали земли́ и давай готовить.

Тут переселенсы с Бразилии и с Боливии. С Бразилии приехали, что там стало трудно. Ето были Бодуновы Лука и Димитрий, Черемнов Иона, Бочкарёв Антон с Ульяной, Сне́гирев Тимофей – друг, Степан Ревтов; с Боливии Павлов Игнатий, Вагнер Василий, Кузьмин Евгений, Черемнов Максим, Мурачев Селькя. С Боливии уехали, потому что государство старообрядцев обмануло. Оне разработали много земли, забили все рынки рисом, и всё местноя население восстало против: «Гринги [107]забили весь рынок, а чем жить?» Вообче в стране вечные непорядки, нищета, коррупция, перед выборами кандидаты посулили местному населению: «Не переживайте, мы грингов уроним». Так и сделали. Надавали нашим кредитов без всяких гарантияв и заставили подписаться друг за друга – обчим, связали всех. А на другой год тянули-тянули с кредитом и, когда стало совсем поздно, выдали кредиты. Хоть и посеяли, но урожай не взяли. Долг получился четыре милливона долларов. Банок не стал ждать, забрал всю технику, некоторых посадили в тюрму, многи разбежались хто куда – в США, в Канаду, в Аргентину. Русское посёльство хотело заплатить всем долг, но наши не захотели и долго потом расшитывались с банком.