Анатолий Хлопецкий - Русский самурай. Книга 2. Возвращение самурая

– Азия – дело тонкое. Так уж лучше заранее остеречься.

Он обещал «встречами не досаждать», но на всякий случай объяснил, как его найти, «если появятся важные новости». Для постоянной связи назначался бывший сослуживец Василия – капитан Меньшов.

Обстоятельства складывались как по заказу: на кого бы ни работал новоиспеченный разведчик, лучшей должности, чем переводчик в японском военном учреждении, для него трудно было придумать.

На другой день после этого разговора Василий, как обычно, по привычке направился с утра в спортивный зал. Он медленно шел по улицам, вслушиваясь в знакомые звуки японской речи, и пытался разобраться в собственных чувствах.

Кстати, занятия в кружках спортивного общества на неопределенное время вообще прекратились. Однако, лишившись тренерского заработка, Василий сохранил за собой право приходить в спортзал, чтобы заниматься там для поддержания спортивной формы. К тому же привычные комплексы «ката» помогали собраться и внутренне и словно возвращали уверенность и спокойствие. Заглядывали туда и некоторые другие борцы, не желавшие терять спортивную форму.

На Корабельной, недалеко от спортивного зала, его схватил за рукав мальчишка, похожий на газетчика. Он сунул ему несколько листков и шмыгнул в проходной двор, не дожидаясь оплаты. В спортивном зале было пусто – кому сегодня было до тренировок!

Василий подошел к окну и развернул листовки. На одной из них было сообщение ЦК РКП(б) и Совнаркома РСФСР о высадке интервентов во Владивостоке. «Отпор японскому вторжению и беспощадная борьба с их агентами и пособниками внутри страны есть вопрос жизни и смерти для Советской Республики, для трудовых масс и всей России», – говорилось там.

На втором были напечатаны директивы Владивостокскому Совету: «Мы считаем положение весьма серьезным и самым категорическим образом предупреждаем товарищей. Не делайте себе иллюзий: японцы, наверное, будут наступать. Это неизбежно. Им помогут, вероятно, все без изъятия союзники. Поэтому надо начинать готовиться без малейшего промедления готовиться серьезно, готовиться изо всех сил».

Директивы были подписаны Лениным. На полях листовки виднелась чуть заметная пометка карандашом: «Полтавская, шесть. 15 ч. Завтра».

Василий усмехнулся: неизвестный, назначавший встречу, был юмористом – рядом, на Полтавской, в доме № 3, размещалась контрразведка. Вряд ли стоило, чтобы там знали о предстоящем разговоре.

Пойдя по указанному адресу, он обнаружил, что по улице Полтавской, дом № 6, разместилась фотография. Вывеска гласила: «Салон бр. Кузнецовых». Василий, прифрантившийся, в шляпе, с галстуком-бабочкой, вполне годился в клиенты фотографического салона. Он приостановился у витрины, рассматривая образцы, когда заметил хозяина – видимо, одного из «бр. Кузнецовых», – подававшего ему знаки из-за бархатной, обшитой помпончиками портьеры. Он вошел.

Его провели в кабинку, и со стула навстречу Василию поднялся уже знакомый ему по спортивному залу немолодой солдат. Поздоровались. Начавшемуся разговору, по всему видать, предстояло быть долгим, открытым и серьезным.

– А ты уверен, что именно тогда он стал работать на разведку красных? – в раздумье спросил я самого себя. – Ведь Василий Сергеевич был, по всему видать, таким человеком, что вряд ли стал бы предпринимать какие-то шаги, не будучи убежденным в правоте того дела, за которое он выступает. Вряд ли он уже был к тому времени большевиком.

– Ну, во-первых, военная разведка у красных к тому времени находилась еще только в процессе создания, – возразил я своему предполагаемому оппоненту. – Большевики, судя по всем просмотренным мною книгам, не тронули военную разведку царской армии, хотя далеко не все из ее структур были согласны работать на новую власть. Только в марте того же 1918 года при Высшем военном совете, созданном Совнаркомом республики, было организовано Оперативное управление, где была и должность помощника начальника по разведке. На первых порах на местах разведка велась на базе партизанского движения. Думаю, на Василия Сергеевича и вышли люди из партизанского подполья.

Что касается второй части вопроса, то, определенно, Василий Сергеевич не мог остаться безучастным к словам о том, что Россия в опасности. Человек из народа, он присоединился к народной борьбе с интервенцией. В этом он был вполне солидарен с большевиками, возглавившими эту борьбу. Во всяком случае, он согласился держать связь с подпольем, это доказано позднейшими событиями. Почему бы не предположить, что единственная сохранившаяся фотокарточка Василия Сергеевича была сделана именно во время этого визита во владивостокскую фотографию?

Что касается Василия, то, поразмыслив, он решил, что в конце концов, касается ли дело встреч с капитаном Меньшовым или визитов на явку партизанского подполья – в обоих случаях речь идет о защите национальных интересов России. А какой быть этой России – покажет время.

От Василия не могло укрыться, с какой душевной болью и недоверием смотрели кадровые офицеры русской армии на марширующих по улицам Владивостока недавних врагов, теперь изображавших из себя союзников. Понимал он и подпольщиков, державших связь с партизанскими отрядами Приморья: многое запало ему в душу из разговоров, услышанных в тренировочном зале общества «Спорт». На какое-то время очень разных по взглядам людей объединяло общее патриотическое чувство.

Надо сказать, что и многие приверженцы прежнего строя страны, доотступавшиеся вслед за разнообразными «спасителями России» до самого восточного краешка Русской земли, при виде того, что там творилось, начинали понимать всю тупиковость своего положения. Были среди этих в прямом смысле потерявшихся людей не только офицеры, не знавшие, что делать со своею верностью отрекшемуся императору, но и просто чиновники различных рангов, при новой власти потерявшие свои должности, а значит, и средства к существованию.

Снова и снова доставал я из бумаг Николая Васильевича Мурашова фотографию печальной худенькой женщины с мальчиком, прижавшимся к ее коленям. И с каждым разом все острее проглядывало для меня на этом снимке их одиночество и сиротство…

Из рассказов Николая Васильевича я знал, что отец его служил в какой-то нотариальной конторе в одном из провинциальных сибирских городков. Владельцы ее, бог знает почему, испугавшись еще февральских событий, двинулись на восток в хвосте воинских эшелонов. Как все было дальше, Николай Васильевич не раз слышал из уст матери и записал это в своих дневниках. Вот эти странички в вольном изложении.

Во время этого долгого, с остановками и перерывами, бегства грянул и Октябрь. Менялись командующие, рассыпалась солдатская дисциплина, да и в офицерских пульманах обычным явлением становились алкоголь и кокаин.