Анатолий Хлопецкий - Русский самурай. Книга 2. Возвращение самурая

Внимательнее стал относиться к сообщениям Василия и капитан Меньшов. Инцидент в кафе, казалось, был забыт, но на встречи теперь Меньшов появлялся немногословным и трезвым, попытки ощепковского анализа сухо пресекал:

– Факты, господин Ощепков, нам нужны только факты. А уж что они означают, позвольте судить нам самим.

Однако после нескольких встреч Василию стало казаться, что хмурый капитан извлекает из полученных сведений не только служебный интерес. Не представлялось случая проверить эту догадку, но однажды в совершенно постороннем разговоре фотограф, заливая проявитель в бачок с очередной пленкой, произнес фразу, которая косвенно подтвердила подозрения Василия:

– Конечно, господа земцы, так сказать, оптом подторговывают ресурсами России, но особенно противно то, что, кроме того, и каждый из них в отдельности старается урвать свою рыбку в нынешней мутной воде: сделать личный капиталец на будущее. Вам еще не предлагали конфиденциально поделиться полезными сведениями, так сказать, за процент от сделки? Ну значит, пока приглядываются, с какого боку подступиться. Поверьте, непременно предложат.

«Вряд ли, – усмехнулся про себя Василий. – Капитан Меньшов, по-моему, имел случай убедиться в том, что я за птица. Вероятно, числюсь в заносчивых идеалистах, а таких пытаться купить – безнадежное дело. Правда, могут попробовать обмануть. Так что следует держать ушки на макушке».

Вскоре ему пришлось убедиться в справедливости этих предположений.

Во время одной из встреч под конец разговора Меньшов небрежно сказал:

– А кстати, господин Ощепков… По моим конфиденциальным сведениям, через вас вскоре должен пройти один документ… Он касается сделки с японским концерном по поводу монополии японцев на лес и рыбу на территории около пятисот километров по морскому берегу. Охрану обеспечивают японские военные, поэтому бумаги и пойдут по вашему, так сказать, ведомству. Мне стало известно, что в русском тексте пропустили, по небрежности машинистки, очень важную строчку о том, что за разрешение на эту монополию концерн расплачивается своими акциями на триста тысяч иен. Не могла ли бы эта строчка появиться в японском переводе? Конечно, мы не остались бы в долгу за исправление этой маленькой оплошности.

– Кто это «мы»? – поинтересовался Василий, откладывая вилку.

– Да не все ли вам равно, милейший Василий Сергеевич! – нервно засмеялся Меньшов. – Главное, ведь сдерем мзду с япошек мы, русские. Не отдавать же им наше добро уж вовсе задаром.

«Вон ведь как: и что русский – вспомнил!» – подумал Василий, а вслух медленно сказал после некоторой паузы:

– Ну что ж… Я не против помочь исправить оплошность, если пропущенная строчка появится в русском официальном документе, прежде чем он попадет на мой стол, – и предупреждая возмущенный возглас капитана, добавил: – А иначе никак не получится, коллега. Японцы тщательно отслеживают точность перевода, и моя голова – слишком дорогая плата за вашу несуществующую строку.

– Вы забываете одну деталь… коллега, – так же медленно произнес побледневший капитан, – вы получили вашу нынешнюю работу благодаря нашим рекомендациям. Вы так же можете ее и потерять…

– А вот это нет! – засмеялся Василий. – Не спорю, вы подсадили меня на старте, но с тех пор поезд уже ушел далеко и, так сказать, своим ходом. Что касается камней за пазухой, то ведь и у меня есть доказательства, что вы занимались вербовкой служащего японского военного ведомства, и японцам не придется загонять мне иголки под ногти для того, чтобы я подробно рассказал, чем вы интересовались… А вообще-то, – неожиданно переменил тон Василий, – давайте оба будем считать, что вашего предложения не было. И вот что, капитан, передайте вашему начальству, чтобы он присылал мне вместо вас другого связного. Думаю также, что ни ему, ни вам не интересно портить отношения с японцами, не так ли?

Побледневший Меньшов поднялся и откланялся, демонстративно спокойно отодвинув и затем поставив на место стул.

Кроме своей прямой переводческой работы Василий теперь вместе с офицерами управления не менее двух раз в неделю занимался борьбой в наспех приспособленном под додзе складском помещении. Он относился к этим учебным схваткам спокойно, не раскрывая всех своих возможностей, не претендуя на непременную победу. Однако наиболее искушенные борцы чувствовали, что имеют дело с опытным и сильным противником, который в то же время почему-то пользуется лишь самым стандартным набором простеньких приемов. Удобнее всего было объяснить это тем почтением, которое якобы испытывал русский к своим партнерам: это было менее обидно, чем думать, что он проявляет снисхождение к слабым для него противникам.

Василий позволял им думать так – по крайней мере он не давал им возможности почерпнуть из этих уроков что-то новое для них. Сам же он опытным глазом подмечал у некоторых, кроме навыков дзюдо, школу окинавской борьбы карате, приемы китайского ушу и брал их на вооружение.

Прав был и Петр Иванович – разгоряченные борьбой, партнеры Василия не всегда помнили о том, что русский отлично знает их родной язык: их разговоры нередко касались и служебных тем. И Василий порой чувствовал себя старателем, который, промывая отвалы пустой породы, все же иногда находит на своем лотке крупинки золотого песка.

Именно благодаря сведениям, добытым из этих разговоров и вовремя полученным в тайге, порой неожиданно меняли маршруты партизанские отряды, а каратели, казалось, действовавшие наверняка, находили на месте партизанских баз только теплую еще золу от таежных костров.

Давали эти донесения и ясное представление о ближайших намерениях японцев: усиливают ли они свой контингент перед очередной операцией, перебрасывают ли войска на другое направление. Партизанское командование дорожило «своим человеком» в японском управлении не меньше, чем самыми законспирированными подпольщиками.

Скажу честно: мне стоило немалых трудов разобраться в том, что происходило во Владивостоке и вообще в Приморье в 1918–1919 годах. Слишком уж много разнородных сил столкнулось там, слишком быстро сменяли друг друга правители, русские и иноземные генералы, слишком много чужих ртов зарилось на эту самую восточную окраину России.

А разобраться следовало непременно: ведь в этой сумятице, на самой быстрине находились в то время мои герои.

Согласно мнению историков Гражданской войны с сентября 1918 года обстановка на Дальнем Востоке вступила в новую фазу: начался партизанский период борьбы против американско-японских интервентов и белогвардейцев.

В этих условиях особое значение приобретает партизанская война в тылу колчаковских войск – в Приморье. Партизанским отрядам была нужна постоянная прочная связь с рабочим подпольем Владивостока. Дело это было очень нелегким.