Array Сборник статей - Неоязычество на просторах Евразии

В 1940 г. были подведены итоги: «Мы не жалуемся. Но мы ничего и не оставляем. Таковы люди, такова человеческая природа. Если диевтуриба не распространилась настолько, насколько мы того желали, то, пожалуйста, не обвиняйте нас, деятелей первой стадии (т. е. сложения диевтурибы). Мы делали, что могли. Вторая стадия (т. е. распрос-.

транение диевтурибы) не находится в нашей власти. Будем ждать других людей и другие обстоятельства» [187].

После присоединения Латвии к Советскому Союзу в июне 1940 г. диевтуры были одними из первых латышей, подвергшихся репрессиям. Э. Брастыньш был арестован 6 июля 1940 г. как «организатор и лидер реакционного общества «Братство диевтуров», имеющего связи с националистической организацией Перконскрустс. 24 мая 1941 г. постановлением Особого совета при народном комиссаре внутренних дел он был отправлен в исправительный лагерь как «социально опасный элемент», а 27 декабря 1941 г. приговорен к расстрелу. 28 января 1942 г. приговор был приведен в исполнение [188].

Дальнейшая судьба диевтурибы была связана с деятельностью латышских эмигрантов в США, Канаде, Австралии, Германии, Швеции. Главными центрами диевтурибы стали США и Канада, где позднее сформировалось «Latvju dievturu sadraudze». Руководство диевтурами возглавил брат Эрнеста Брастыньша Арвид. В 1955 г. в США было возобновлено издание журнала «Лабиетис». Он стал выходить дважды в год; примерно половина публикуемого материала была перепечаткой из старых довоенных номеров.

«Мой народ! Ты – счастливейший из всех народов! У тебя еще есть своя религия, лучшая на свете. Истины ее тысячелетней давности, но они не увянут вечно… В настоящее время нам нужно выбрать одно из двух: зачахнем ли мы и погибнем как народ, или снова обретем свою латышскость. Иных путей у нас нет». (Ц, 5). С такими эмоциональными призывами полковник Латвийской армии Эрнест Брастыньш обратился к латышам в своем «Церокслисе, катехизисе диевтурибы».

Название движения – dievturiba – с трудом поддается переводу с латышского языка. Оно образовано от двух основ: Dievs – «Бог» и turēt – «иметь, держать», по аналогии с такими словосочетаниями, как «иметь честь» (turet godu), «иметь здравый ум» (turet pratu). Стоит заметить, что глагол turet Э. Брастыньш использует в значении pielugt, kalpot – «поклоняться (Богу), молитвенно обращаться (к Богу), служить (Богу)». То, что приведенный круг значений появился только в связи с христианством, подтверждает сам же Брастыньш, вводя перевод на латышский язык одной из христианских заповедей в первый же параграф Церокслиса: «tev nebūs citus dievus turēt («да не будет у тебя других богов»). Таким образом, диевтуриба – «богопочитание/почитание Диевса». Диевтуриба для любого диевтура означает «свидетельствовать о Диевсе латышским образом, Диевса восхвалять (daudzinat), Диевса понимать, и этим руководствоваться в жизни».

Примечателено объяснение смысла слова «Церокслис», взятое в название важнейшего труда Э. Брастыньша о диевтурибе. По мнению автора, Церокслис – латышское слово, означающее катехизис. Он приводит выдержки из словарей Я. Лангия: «Cerrokslis der grosse Catechismus» (1, 166), К. Мюлленбаха: «Katechismu sauca vecos laikos par cerekli» (374. l pp.). Сам Брастыньш связывает «церокслис» с латыш. ceret, apcerēt, cerība («надеяться, собирать, надежда»), которые трактует как «обдумать, увериться» – apdomāt, pārliecību turēt (Ц, 2). При этом приводится пример латышской народной песни: «Я, нянча крестницу, все хорошее собрала (предусмотрела – apcerēju),/ Пусть та растет чистой девушкой, всякую работу исполняющей». Таким образом, Брастыньш понимает Церокслис как катехизис – краткое и сжатое описание диевтурибы, обучение с помощью вопросов и ответов (связывая это с греческим katechein – «обучать с помощью вопросов»). Весь этот труд представляет собой ряд вопросов, которые Э. Брастыньш ставит, и сам же на них отвечает.

Непосредственно содержание диевтурибы заключается в обучении тому, как человеку следует «проживать свой век» (ka muzs jādzīvo), чтобы не испортить себя и не опротиветь Диевсу (Богу). Одним из важнейших элементов является знание, в частности знание того, каким образом «на этом свете» делается человек «того света» (kā šajā pasaulē tiek darināts viņpasaulēs cilvēks) и как здесь закладываются основы будущей жизни.

Народная мудрость, содержащая божественное откровение (dievestība), воплощена во всем образе народной жизни, в фольклорных текстах, поверьях, обычаях, в комплексе народных знаний. В латышской культуре Брастыньш справедливо отдает предпочтение народным песням (дайнам). Это действительно уникальное этнокультурное достояние латышей, содержащее большой пласт архаических индоевропейских мифопоэтических представлений [189]. Чрезвычайный интерес представляют языковые, композиционные особенности латышских народных песен, специфика бытования, сюжеты, вариации тем.

В латышском фольклоре, как и в любом другом, невозможно выявить какую-либо однозначную и удовлетворительную для всех случаев классификацию сюжетов и мифологических образов (персонажей). На латышскую культуру влияли разные языковые модели – балтийская (восходящая к индоевропейской, генетически связанная со славянской, германской и др.), прибалтийско-финская (восходящая к финно-угорской и уральской). Немалую роль сыграли и заимствования из культур соседних стран (скандинавских, славянских, возможно, есть и иные элементы).

Обратим внимание, что Брастыньш постоянно подчеркивает «нехристианский» характер латышского «божественного откровения». И все же «родовая принадлежность» автора к кругу христианских понятий, мотивов, идей прослеживается достаточно четко. Пытаясь опровергнуть тот или иной тезис, который Брастыньш полагает важнейшим для христианской религии, он уже расписывается в своей связи с ней. Созданная же религиозно-культовая система – диевтуриба – то и дело предстает перед нами как латышское язычество, увиденное в искаженном зеркале христианства. Одно из важных его положений – представление о том, что христианство неглубоко проникло в среду латышей. Почему? Среди многих причин главная заключается в насильственном и поверхностном характере введения этой религии. История христианства в Латвии – во многом история государственных учреждений и аппаратов управления, а не веры и мысли. Но религиозные переживания, – рассуждают диевтуры, – для латыша всегда были связаны с добром и радостью, светлым началом. Осознание зла и греха, свойственное «авраамическим» религиям, всегда было чуждо латышам. Кроме того, «в отличие от христианства, ориентированного на теологию, для латышской религиозной жизни важны практика и мораль». Именно на этой основе диевтуры и начали свое религиозное строительство.