Павел Басинский - Святой против Льва. Иоанн Кронштадтский и Лев Толстой: история одной вражды

Наконец, в дневнике отца Иоанна начала шестидесятых годов появляется свидетельство о спасении по его молитвам одновременно целой группы людей, которые, возможно, даже ничего не знали о существовании необыкновенного священника.

«Сегодня один светский человек (Иван Кириллович Гречухин) по внушению Божию напомнил мне и вразумил меня, чтобы я помолился пред престолом Божиим за бедствующих до смерти во льду морском. Я молился, несмотря на препятствия врага, на огненное неверие, сомнение. Бедствовавшие три дня в море спаслись во время обедни в то самое время, когда я молился. Благодарю Тебя, благопослушливый Владыко, яко внял еси недостойной молитве моей и исполнил ее. Благодарю Тебя, яко научил еси мя Духом Твоим, как подобает молиться Тебе о спасении погибающих. Несколько раз я повторял дерзновенные молитвы – до пресуществления Святых Даров, во время и после пресуществления».

В конце 60-х годов отец Иоанн еще раз убеждается в том, что может управлять природными стихиями: «30. VII. 1869. Воззвал я ко Господу с полным упованием о прекращении дождевого ливеня, и чрез 5 мин. небо просияло».

Когда в Кронштадт пришла Параскева Ковригина, отец Иоанн уже обладал, хотя и в скромных пределах своего города, славой необыкновенного священника с даром исцеления болящих людей. Любопытно, что эта известность распространялась в том числе и на священнические семьи. И даже порой именно в семьях других священников к нему относились с бо́льшим почтением, нежели в собственной семье.

В воспоминаниях дочери священника, законоучителя кронштадтского штурманского училища отца Александра Лебедева Е.А.Лебедевой, относящихся к шестидесятым годам, когда она была еще ребенком, рассказывается такой факт:

«Отец Иоанн Ильич Сергиев был не намного старше отца моего по академии и по службе; он был близко и дружественно знаком с отцом моим, заходил к нам по пути на свои уроки в мужской гимназии, бывшей рядом с Штурманским Училищем за мостом, – и мать моя даже угощала его иногда завтраком. Помню, я лежала раз, кажется нездоровая, в гостиной на диване, а отец мой с отцом Иоанном ходили в беседе взад и вперед по диагонали комнаты, – и мне почему-то рисовалась среди них фигура ходящего с ними Христа Спасителя в белом одеянии, – как рисуют Его иногда среди Эммаусских путников… Мать моя и тогда уже чтила отца Иоанна, не имевшего позднейшей известности, и раз, помню, была я больная, в детской моей кроватке, – отец Иоанн, случайно зашедший к нам, благословил меня и положил мне руку на голову. По уходе его мать сказала отцу: “Теперь я спокойна, Катя выздоровеет – отец Иоанн благословил ее”».

Примерно в эти же годы в семье самого отца Иоанна происходили другие сцены. Однажды он жалуется в дневнике:

«Великая ссора из-за племянника моего (Иван Фиделин, сын сестры отца Иоанна, который некоторое время проживал на его квартире в Кронштадте. – П.Б. ), коего письмо похитила Анна Константиновна (младшая сестра жены отца Иоанна, также проживавшая на его квартире. – П.Б. ) и жена моя Елисавета, – ссора из-за того, что я послал в Верколу второму племяннику Александру, крестному, одежду на 38 рублей. Об этом она прочитала в письме старшего племянника Ивана, живущего у меня. Сильно набросились на меня жена и Анна Константиновна, и ругательств было немало с их стороны; племянника называли рожей безобразной, мужиком, пьяницей, и мне досталось слов ругательных и довольно горячих, и я не напомнил ясно о моих благодеяниях им, паче же Божиих, а не моих… Горько мне было, смутился я… бросил их и пошел на свежий воздух гулять да молиться».

В другой раз он пишет: «Вечером сегодня вышла крупная неприятность с женою из-за того, что я обличил ее в подделке ключа к моему письменному столу и к внутренним ящикам и во взятии некоторых вещей и денег. Как львица разъяренная она <���налетела> на меня и готова была растерзать; от злости ревела, выла, как бешеная; грозила ударить по щеке при детях (Анны Константиновны. – П.Б. ); корила бабами, т. е. благочестивыми женщинами, имеющими со мною духовное общение в молитвах, таинствах, духовных беседах и чтениях, поносила самым бесчестным образом, а себя возвышала. Господи! Отпусти ей, не вест бо что говорит и творит. Вразуми ее всю омраченную житейскими суетами и сластями, утолсте и расшире и забы Бога…»

Среди этих «благочестивых женщин» была и Параскева Ивановна Ковригина.

Трудно сказать, как сложилась бы судьба Иоанна Кронштадтского, не появись в ней – именно в самый зыбкий и неопределенный момент его жизни – эта женщина. Но точно так же мы можем только гадать, что было бы со Львом Толстым после его «переворота», если бы в его жизнь в 1883 году не вошел Владимир Григорьевич Чертков. И пусть церковного человека, вероятно, оскорбит такое сравнение, а поклонники Толстого, возможно, над ним посмеются, но в популяризации идей позднего Толстого В.Г.Чертков сыграл примерно такую же роль, какую П.И.Ковригина сыграла в популяризации чудес отца Иоанна.

Но есть и более важный, глубоко интимный момент в их появлении в жизни этих людей. Чертков приходит к Толстому, объявляя себя его вернейшим учеником, в то время, когда новые идеи Толстого не приняты обществом, когда над ними смеются собратья-писатели (Фет и Тургенев), когда их отрицает семья и когда его всерьез грозят объявить сумасшедшим. Недаром именно в конце семидесятых годов он пишет «Записки сумасшедшего», которые уже самим названием как бы перекликаются с более поздними «Записками христианина». Ковригина тоже становится верной спутницей и пропагандистом отца Иоанна в то время, когда он болезненно сомневается в своем особом Божьем даре, когда его нередко травят в собственной семье и когда многие жители Кронштадта всё еще продолжают считать его ненормальным.

Но какая же гигантская социальная пропасть пролегает между этими людьми! Чертков – родом из великосветской княжеской семьи. Он – блестящий конногвардейский офицер с заведомо обеспеченной военной карьерой. Он богат и любим в среде своих товарищей. Наконец, его обожают мать и отец, ибо он единственный ребенок в семье после смерти двух своих братьев.

Вот как описывает первое появление Черткова сын Толстого Лев Львович:

«Блестящий конногвардеец, в каске с двуглавым орлом, красавец собой, сын богатейшей и знатной семьи, Владимир Григорьевич приехал к Толстому сказать ему, что он разделяет его взгляды и навсегда хочет посвятить им свою жизнь».

О появлении в Кронштадте Параскевы Ковригиной мы знаем только из книги об Иоанне Кронштадтском 1910 года, написанной его страстным поклонником и издателем газеты «Кронштадтский маяк» Николаем Большаковым. Однако манера его книги такова, что доверять ей приходится с большой осторожностью. С такой же осторожностью надо относиться и к биографии самой Ковригиной, изложенной Большаковым в житийном ключе.