Н Познанский - Заговоры; Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул

После обзора общеславянских заговоров Мансикка приходит к заключению, что все их содержание либо евангельского, либо апокрифического характера. Отдельные мотивы общи всем народам, стоящим под влиянием Византии. Иногда же они распространены по всей Европе, как напр., "Встреча со злом", "Христос-пахарь", "Пастухи-апостолы". Это поразительное сходство объясняется предположением, что они были уже в лечебника , первоначально писавшихся большею частью по-латыни, в ранние века христианства *203. Большую роль играл при этом требник. "Роль требника заключалась еще в том, что он, как предпочтительное средство "против всевозможных болезней", представлял подробн й перечень частей тела, подверженных воздействия диавола. Предположение, что заклинание и церковная молитва существовали независимо друг от друга, недоказуемо, к тому же мы знаем, что духовенство в прежние времена занималось врачеванием болезни среди народа при помощи находившихся в их распоряжении средств и таким образом предоставляло народу возможность познакомиться с тайнами требника и лечебника" *204. Что касается специально русских заговоров, то и их содержание все объясняется чисто христианской символикой. Обращение к востоку, постоянно упоминающееся в заговорах, связано с тем, что на востоке, в стране земной жизни Христа, сконцентрированы все важнейшие христианские воспоминания. "Синее море" также указывает на восток *205. Остров Буян символ Голгофы *206. Алатырь престол Божий *207. Под дубом на океане надо разуметь крестное древо, поднявшееся из греховного житейского моря. Терновый куст - купина неопалимая *208. Чистое поле - святое поле, где Христос ходил *209. Если в заговор упоминается существо женское, то это всегда почти оказывается Б. Матерь, мужское - Христос. О превращениях Богородицы я уже говорил. Христос терпит их не менее. То он является в образе мертвеца *210. То ходит просто, как безымянный человек. То даже им олицетворяется сама болезнь *211 и т.д.

Как образец толкований частных случаев, я приведу следующее. У Романова есть заговор, содержащий такое место: "Стоиць хатка на куриной ножцы, а у тэй хатцы старая бабка, хлеб запекала и рабу Б. Гришку кро замувляла, молодзика, всхода и потповно" *212. Мансикка сопоставляет с ним **следующий немецкий заговор: Es giengen drei Jungfrauen uber Land, sie tragen ein Stuck Brot in der Hand, die eine sprach: wir wollens zerteilen und zerschneiden; die dritte s rach: wir wollen NN. Kuh ihr Rot damit vertreiben. И говорит: "Хотя мы и не станем утверждать, что обе формулы зависят друг от друга, однако общая им черта, хлеб в некотором отношении к Марии, существует. И, чтобы понять эту мысль, мы по обыкновению, заглянем в христианскую символику. Там символически хлебом означается либо сам Христос, "хлеб жизни", либо его тело, как Св. Тайны. Эта пища, благодаря Марии, трапезе, qua nascitur ecclesia, выпала на долю всего человечества. Отсюда - ее роль при раз еле и печении хлеба" *213. Отсюда уже недалеко и до того, чтобы найти в заговорах и изображение таинства евхаристии. И действительно, в одном немецком заговоре от рожи Мансикка видит в красном хлебе, разрезаемом красным ножом, указание на евхаристию жертвенную смерть на Голгофе *214. И в классическом 2-м мерзебургском заговоре оказываются не германские боги, а Христос и евангельские жены, только переряженные германскими богами *215.

Зачем же потребовался такой маскарад, проходящий через всю заговорную литературу? Кто его придумал? Автор, как будто, и сам не отдает себе полного отчета в этом. Раньше он утверждал, что языческий элемент поникал в заговоры благодаря невежеству народа, не умудренного символикой и принимавшего ее за чистую монету По поводу же мерзебургского заговора заявляет, что само духовенство, из рук которого он вышел, по разным основаниям перерядило Христа в Вотана *216. Какие же это основания? Ответ находим только в коротенькой заметке, в примечании. "Либо для того, чт бы введением незнакомых имен скрыть тайну и покоящуюся на ней силу молитвы, либо, чтобы избежать употребления святых имен в тайных заклинаниях" *217. Оставляя в стороне всю беспочвенность такого предположения, укажу на одно только обстоятельство. Мерзебургский заговор - врачебный. Следовательно, для духовенства здесь не было никакого запретного. Zauberspruch (заклинание) всегда лечило молитвами и заклинаниями. А имена христианских святых, напротив, вводились в заговоры, как сами по себе могучие средства ротив всякой нечисти, и не было смысла заменять их "погаными" языческими именами. Так в конце концов и не выяснилось, где символика, и где "язычество", и кто все так перепутал. В статье о русских заговорах, помещенной в "Живой Старине" за 1909 г., Мансикка высказывает точно такие же взгляды, как и в упомянутом труде (Мансикка В. Представители злого начала в русских заговорах // Живая старина, 1909,вып.4, отд.1,с.3-30).

Морфология заговоров.

Исследование заговоров я начну с их морфологии, т. е. с обзора тех форм, какие принимало слово, выступая, как таинственная магическая сила. Формы эти очень разнообразны, часто неожиданно причудливы, иногда непонятны. Разумеется, я не буду перечислять и описывать всех видов. Для этого потребовалась бы специальная и довольно обширная работа. В настоящую же работу глава о морфологии будет входить только как подготовительная часть, необходимая для ознакомления читателя с материалом, над которым производится исследование, ставящее себе главною целью раскрытие путей, какими заговор создавался и развивался. Поэтому здесь будут выбраны только виды заговоров, наиболее распространенные и притом не носящие на себе бесспорных признаков искажения и разрушения формы.

Введение в свою работу этой главы я считаю необходимым на следующем основании. Нет еще ни одной работы, специально посвященной данному вопросу. В разбиравшихся выше трудах встречаются только разбросанные тут и там отдельные замечания на этот счет. Поэтому составить себе правильное представление о форме заговоров можно только после того, как перечитаешь не один сборник их. Между тем ясное представление о формах заговоров необходимо для критического отношения к исследованиям заговоров. Многие односторонние выводы исследователей, как увидим, имеют своим источником пренебрежение морфологией.

Исследователь, предлагая свои выводы относительно истории заговора и не выясняя самой формы его, отнимает у читателя не специалиста возможность критически отнестись и к выводам. В таком положении находится, напр., утверждение Зелинского, что все формы заговора развились из первоначальной формулы сравнения, утверждение, безусловно, ошибочное.

Исходя из этих соображений, я делаю здесь сначала обзор видов заговора (заговор, как цельное произведение), а потом тех шаблонных формул и приемов, которые в них замечаются (элементы заговора). С одной стороны, потому, что при исследовании мне придется неоднократно выходить за пределы русских заговоров, с другой - для того, чтобы показать сходство с нашими в заговорах и других народов, примеры в морфологии будут приводиться не только русские. При этом отсутствие иностранного примера рядом с каким-нибудь русским отнюдь не говорит за то, что параллели к русскому виду у других народов не находится. Только после морфологического обзора можно будет приступить к решению двух вопросов, настойчиво выдвигаемых позднейшими учеными.