Н Познанский - Заговоры; Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул

Труд, посвященный специально исследованию заговоров, появился в 1903-м году и принадлежит Эберману *162. Автор задался целью привести в систему открытый до сих пор заговорный материал, главным образом немецкий. Это предисловие, необходимое для даль ейшей плодотворной работы. Автор избрал одну только область - заговоры от крови и ран. Научное значение сборника оправдалось уже тем, что он, бесспорно, был одной из причин появления другой крупной монографии (Мансикка), посвященной тому же вопросу. Эберман оглядывается на Атхарваведу и находит такое близкое сходство между ее изречениями и немецкими заговорами, что считает первые прямыми предтечами последних *163. Взгляд этот уже нам известен по работам русских мифологов. Далее автор упоминает о существовании заговоров в классическом мире и у ветхозаветных евреев и утверждает, что формулы первых веков христианства произросли на еврейском и египетском основаниях *164. Историю собственно германских формул он разделяет на три эпохи: германскую-дох истианскую, учено-христианскую, и третью - народную *165. В большинстве дохристианских заклинаний собственно заговору, по его наблюдению, предпосылается эпическое введение, в котором рассказывается подходящее событие из мира богов. Словом, сюда относ тся те самые заговоры, которые считал древнейшими и Вутке, как более подходящие к духу немецкого народа (повествовательные). По поводу разделения в заговорных формулах эпического вступления и собственно заговора, ядра, Эберман вступает в спор с Шенба ом, отвергающим такое деление. Для дохристианской эпохи, соглашается он, это деление не важно; но потом, с течением времени, разделение их все обостряется, ядро делается самостоятельной частью и вступает в соединения с другими эпическими введениями. одобный же взгляд мы находим у Буслаева. Целебная сила зависит от главного содержания формул. Видоизменению их способствовало, с одной стороны, вторжение христианства, с другой рифма. Влияние христианства сказалось в том, что или языческие имена за енялись христианскими, или, более того, к новым личностям подбирались еще и новые ситуации, главным образом из Библии. При этом первый случай мог быть предварительною ступенью для второго *166. Такая христианская переработка относится ко второй эпохе (христианской) заговора. Расцвет ее падает на промежуток со второй половины XI в. до конца XII века. В это время эпическая часть неестественно разрастается, часто в ней соединяются несколько событий, а ядро заговора постепенно все более и более оттесняется и иногда совершенно устраняется. В то же время заговор приближается к молитве и нередко переходит в нее *167. Творцами заговоров во вторую эпоху являются монахи. Заговоры часто создаются на латинском языке и при посредстве монастырей широко рас ространяются у различных народов, подвергаясь переводу на местные языки. Этим объясняется поразительное сходство заговоров у различных народов Европы. В противоположность германским заговорам, эти распространяются при помощи письменности *168. Объеми тые на библейских основаниях покоящиеся заговоры применялись и записывались главным образом учеными людьми (письменное предание доходит до XVIII века). Но в низших слоях народа они, тяжелые и мало народные, плохо прививались. Там жили еще старые языч ские заговоры. Однако, с течением времени, они более или менее сморщивались и теряли смысл. При этом гораздо лучше сохранялось ядро заговора, чем введение, потому что, по мнению автора, оно было существенным, и в нем главным образом сохранялось языче кое *169. С развитием точного медицинского знания, заговоры оттесняются из среды образованных людей в низшие слои народа. При этом громоздкие христианские формулы рассыпаются на более мелкие и искажаются. Таким образом в руках народа в позднейшее вре я скопляется большой и пестрый материал *170. Но если из современной заговорной литературы выделить все, что можно возвести к двум первым эпохам ее развития, то все таки получится остаток. Он проявляется главным образом в стилистических особенностях, как продукт третьей эпохи. Эта эпоха должна быть названа народной (volkstumliche), потому что родившиеся в ней заговоры должно рассматривать, как ветвь народной поэзии: они стоят в тесной связи особенно с песнями, загадками и детскими песенками. "Все этим видам поэзии общи одни и те же способы выражения и между ними существует живой обмен мотивами и шаблонными выражениями. Напротив, для более старых, христианских формул характерно отбрасывание всех излишних побочных деталей. Заговоры обращаются сжатые формулы, даже если они сами при этом искажаются до непонятности. Большею частью заговоры начинаются шаблонным вступлением из двух стихов, за которыми в трех дальнейших стихах следует ядро заговора; оно вместе с тем в последнем стихе содержит рименение к данному случаю болезни, или же прибавляет еще краткое заключение" *171. Благодаря устной передаче формулы эти имеют массу вариантов, в создании которых громадную роль играет рифма. Формула переходит из одного наречия в другое. Нарушенная ри этом рифма требует восстановления. Отсюда изменение всей формулы *172. Вторым фактором, при создании вариантов, является локализация заговоров. Чужие имена в пришедшем со стороны заговоре заменяются более родными *173. Таковы взгляды Эбермана. После русских работ они представляют мало интереса, и я так подробно остановился на них только с тою целью, чтобы представить, в каком положении находится современная разработка заговоров у немцев.

Настойчиво разрабатываемый нашими учеными вопрос о психологических основах заговора совершенно не затронут Эберманом. Кое-что на этот счет находим в капитальном труде Вундта - Volkerpsychologie. Возникновение заговоров Вундт возводит к анимистическому мировоззрению первобытного человека. Всякий предмет одушевлен, и первоначальное колдовство всегда направлялось непосредственно на душу предмета (direkter Zauber). "Заговоры первоначально имеют значение прямой чары. Душа колдуна желает при помощи их воздействовать непосредствен о на душу другого человека или демона тем, что он изрекает ей заключающееся в заговоре повеление *171. Потом уже формула теряет характер приказания и обращается в чисто магическое колдовство, действующее на расстоянии *172. Различные магические надпи и не что иное, как вид магических слов. Но сила их увеличивается в глазах дикого человека еще тем, что он, не зная письма, считает его делом демонической силы *173. Подобную же роль в создании заговоров анимизму приписывает и французский ученый Ревиль. Про анимизм он говорит: "Он порождает колдовство" *174. А сила колдуна есть не что иное, как сила действующая через него духа *175. Но дух не всегда находится в к лдуне; его обыкновенно требуется привлечь различными средствами, приводящими человека в экстаз. Здесь рождается первоначальный вид чар - вызывание духа. Сначала самое призывание духа только выражает желание вызывающего и лишь ускоряет нервное возбужд ние. Но потом вызывание изменяется в заклинание. Происходит перемена под влиянием опыта, показывающего, что дух непременно является по воле вызывающего его (т. е. личность впадает в экстаз) *176. Таково происхождение заклинания. При нем играло немалу роль и представление первобытного человека о слове. С раннего времени человека поражает сила слова. Бегущих воинов останавливает воодушевленное слово; оратор возбуждает толпу; слову начальника все повинуются. Мы здесь раскрываем действие различных причин. Но не то для дикаря. "Слово, в его глазах, было причиною непосредственной, сильною, в некотором роде механическою, обладающею самыми чудесными результатами" *177. Любопытное возражение против теории анимизма делает Леви-Брюль *178. Коренную ошибку анимистов он усматривает в том, что они, как аксиому, молчаливо признают тождество умственной деятельности культурного человека и - дикаря. По мнению анимистов, разу дикаря отличается от разума культурного человека примерно так, как разум ребенка - от разума взрослого, т.е. действует по одним и тем же логическим законам, но лишь больше допускает ошибок. Леви-Брюль старается доказать, что этот взгляд ошибочен. Душевные способности дикаря нельзя распределять по категориям: чувство, разум, воля. У дикаря все эти способности находятся в состоянии синкретизма. Благодаря тому, что представления дикаря всегда отличаются сильной эмоциональной окраской, и вся умстве ная деятельность примитивного человека приобретает совершенно своеобразный характер. Эта эмоциональная окраска создает то, что предметы и явления в сознании дикаря получают особый характер, для определения которого Леви-Брюль не находит более подходя его термина, как "мистический". Дикарь всегда находится под ощущением благотворного или зловредного воздействия окружающего мира. Он чувствует в предметах какую-то силу, которая исходит от них и действует на него и на другие предметы. Эта сила не может быть названа "душой", потому что у первобытного человека не выработалось еще представление о человекообразном духе, "душе". Удобнее всего ее назвать "мистической" силой. "Мистический" характер познавательной способности первобытного человека делает возможным существование особого логического закона "причастности" (loi de participation), который приблизительно определяется автором так: "Во всех представлениях примитивного ума, предметы, существа, явления могут быть, непонятным для нас образом, в одно и то же время ими самими и чем-нибудь другим. Не менее непонятным образом они испускают и получают силы, свойства, качества, мистические действия, которые обнаруживаются в них, не переставая быть там, где они находятся. Другими словами, для этог ума противоположность между единым и многими, одним и другим, и т.д. не влечет за собой необходимости утверждать один из членов, если отрицают другой, или наоборот" *179. Доказательства существования этого рода мышления автор ищет в кругу тех явлен й, которые обыкновенно относятся к области примитивной магии и колдовства. К сожалению, сами заговоры почти совершенно не затрагиваются...