Дерзай, дщерь!

Придется себя связать. «Если ничего не чувствую, зачем оставаться в церкви? Зачем тупо соблюдать правила?», раздражается К. после упрека, что ни одной службы не дотерпела до конца. Устав необходим, он сортирует и упорядочивает жизненные впечатления и открывает перспективу; например, величайшее христианское торжество, праздник Воскресения, Пасху неотвратимо предваряет строгий Великий пост; таково же в общем правило каждой отдельной жизни: «подвизайтесь, совершая всякий труд с радостью, не ослабевая и не расслабляясь в небрежении; дар благодати отмеряется трудами приемлющих его [107].

Не стоит удивляться своим падениям, хотя прошел уже целый месяц или целый год пребывания в Церкви. Одна бывшая дама сразу по крещении бросила курить, а спустя сколько-то времени с горя закурила вновь и пришла в отчаяние. Родственник-христианин успокоил ее: это очень хорошо, иначе ты бы думала, что уже святая. Падениям надлежит быти : наши гнусные порывы, подлые инстинкты, мерзкие привычки пусть выползут наружу, иначе же не узнать, какие внутрь нас гнездятся гады. Кто возжигает огонь (веры), терпит сперва от дыма (страстей), говорила преподобная Синклитикия.

«Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись, – учил апостол Павел. – Нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» [108]. У святых отцов находим созвучные рассуждения; святитель Василий Великий указывает: «Жена, как и муж, тоже имеет привилегию быть сотворенной по образу Божию. Их две природы одинаково почтены, они равны в добродетелях, равны в награде и подобны в осуждении» [109]. Ему вторит Григорий Богослов: «Один Творец мужа и жены, одна персть, оба они – один образ; один для них закон, одна смерть, одно воскресение» [110].

Поэтому женщины не вправе претендовать на льготы, связанные с немощной природой пола, «изнеживаться и ссылаться на то, что слишком слабы для подвигов добродетели и жизни благочестивой» [111]. В Лавсаике, где 25 из 132 глав посвящены женам , приводятся бесценные примеры не только возвышенного, небесного образа жизни, но и поучительные ошибки и заблуждения, главная из которых -подвижничество напоказ, ради суетной славы, которой ищет растленная воля, а не не по духовному расположению и не по любви к Богу» [112].

Очень просто: где сокровище ваше, там будет и сердце ваше; всё зависит единственно от степени приближения ко Христу. Если вера в Него не займет главное место в сердце, разуме и попечениях, если будет только обычаем, придатком к повседневности, инстанцией в выпрашивании житейских благ, ничего доброго не получится, разве что выработается своеобразный тип поведения, именуемый «бабьим благочестием»; вполне ведь возможно в себялюбивом стремлении отличиться исполнять правила , с чувством глубокого удовлетворения от своей праведности вычитывать трогательные акафисты, наслаждаясь собственной религиозностью умиляться и плакать в храме, и при всем том совершенно не вспоминать о Христе.

Проштудировав пятую главу Евангелия от Матфея и приступив к соблюдению изложенных в ней заповедей, мы при честном подходе очень скоро понимаем: сие непосильно. Но неужели Господь, ведающий всё, в том числе и нашу слабость, дал нам неисполнимые заповеди? Нет, Он не станет навязывать Своему созданию нечто чуждое и мучительное; Его заповеди вполне годятся для человеческой природы, какой Он ее сотворил, но вот падшему естеству они кажутся невыносимым бременем.

Бежать, бежать от Египта… Египет это образ привычного нам, те представления, чувства и заблуждения, в которых мы заматерели, закоснели, живя без Бога. Израильтяне тосковали по мясу в котлах, восставали на Иегову, бранили Моисея: сытое рабство казалось предпочтительней пустыни: ведь жила в них одна только плоть, агрессивная и беспощадная.

…Несколько дней ходила с температурой, пока не случился обморок; скорая, больница, градусник зашкаливает, бред и галлюцинации: какие-то черные, мохнатые, невыразимо страшные твари раздирают грудь, вижу свои легкие в лохмотьях и понимаю, что добираются уже до сердца, тогда конец, и кричу: «Господи! Ведь умираю!».

И тут сверху, с неба простираются белые прозрачные руки, задергивают, стягивают ткани, плоть мою, преграждая вход этим страшным, а сердце забирают и уносят ввысь. Мне хорошо, боль прошла, я наслаждаюсь покоем и плачу в полузабытьи… Через сколько-то времени вижу опять прекрасные руки и мое сердце в них, маленькое, сморщенное, серое, как баранья печенка из холодильника… и так брезгливо бросают его мне, и слышу: «Богу не нужно твое ледяное сердце!».

Имя Вера словно само свидетельствует о незаурядной мистической одаренности рассказчицы, сподобившейся удивительного видения. Ей в одночасье открылось то, до чего другие дозревают годами: не обстоятельства, не эпоха, не погода, не друзья, не враги – виной всему этот мерзлый комок, от которого «исходят злые помыслы» [113]; он не оживет, пока мы глядим на себя с полными сострадательных слез глазами и втайне надеемся, как героиня известного романа, что явится некто и скажет: «Вы не виноваты, Настасья Филипповна, а я вас обожаю!».

Любая из нас поведает с тихой грустью, что с детства терпела от непонимания и равнодушия, родители не ценили, друзья предавали, подруги платили злом за добро, сослуживцы возводили клевету – волшебное слово, мигом аннулирующее любую критику в наш адрес. «Знал бы ты, сколь я перЕжила!», – возражала пожилая прихожанка священнику, призывавшему ее открывать свои грехи; приятно считать себя невинной жертвой, а порицание решительно отвергать как незаслуженную кару.

Почему иные, даже церковные, предпочитают священнику психоаналитика? Потому что психоаналитик непременно успокоит: он утопит грехи в научной терминологии, сведет к «общей проблеме», наследственности, детским обидам, всё-то объяснит, избавит от угрызений совести, страха наказания и даже не намекнет на «слепоту от неприязни к осознанию внутренних конфликтов», о которой они из опыта пишут в своих книжках.

Бездну времени убивают женщины на бесплодные, бесполезные жалобы, словно надеются получить индульгенцию за свои злоключения. Да, мы не выбирали родителей, соцпроисхождение, генетику, среду; да, мы не можем принудить окружающий мир к любви и состраданию; да, мы сами не знаем чего хотим и привычны больше к плохому. Но в наших силах припасть к Богу, источнику всякой радости, и Он вернет нам загубленную жизнь с избытком [114]– но не иллюзии, не игрушки, не миражи.