Дерзай, дщерь!

Сколь бездарно проматываем мы деньги и время, гоняясь за фирменным , изысканным, дорого стоящим, стремясь выглядеть , угождая моде или престижу, то есть своему тщеславию, и незаметно для самих себя становимся послушницами диавола, как говорит цитированный нами старец афонский Паисий. Хотим оживить свой дом цветами, идем купить вазу для них и когда выберем самую красивую, уже не помним о цветах.

Как многие новоначальные, В. отождествила Православие с древней Русью, музейной атрибутикой, даже сельский дом купила по случаю, решив отказаться от цивилизации; упоенно мечтала печь хлеб, белье стирать на речке, подбрасывать в огонь дрова и засыпать с Иисусовой молитвой. Энтузиазма не хватило и на один сезон: избу, хоть круглые сутки топи, насквозь продувало; магазин далеко, телевизор плохо показывает, ведро утопила в колодце, ногу подвернула на худом крылечке; помочь некому, зимовало только три старушки да двое всегда пьяных мужиков, поговорить не с кем, кроме батюшки-монаха, но тот, отслужив в воскресенье, незамедлительно исчезал на неделю. В. измучилась и вконец разочаровалась; так-то бы ладно, но, самое обидное, она сошла с дистанции, не завершив урока, не пересмотрев своих романтических бредней, не отказавшись от самолюбования; только проклинает деревню, жалуется и оправдывается: «даже священник (предыдущий) запил в этой глуши!».

Придя в Церковь, мы концентрируем усилия на выполнении отдельных предписаний, с бухгалтерской скрупулезностью ведем учет молитв, поклонов и прочих духовных деяний, словно ежемесячно подаем отчет в небесную канцелярию о наших достижениях, забывая, что главное в христианстве не посты, не богослужения, не каноны, а Христос, не сказавший: если хочешь войти в жизнь, соблюди правило, но – соблюди заповеди.

«Она не слушает меня! – рыдает Л. И. – Год на исповеди не была! Является ночью! Хамит! Пахнет вином и табаком! О! Что мне делать! Я пять акафистов и три кафизмы в день читаю, что же еще?!». Это она о дочери; та, войдя в возраст, не захотела подражать маминому благочестию, живет как хочет и страшно огорчает Л. И., а та еженощно встречает ее в дверях площадной бранью и била бы, если б не опасалась получить сдачи. Л. И. каждую субботу исповедуется; она глубоко страдает и раскаивается: в том что не умеет сдерживаться и грешит словесно; она искренне видит беду лишь в дочери и никогда не вспоминает, как изливала на нее всякую боль и злость, шантажировала недельным молчанием, угрожала сдать в детский дом, обвиняла в своих неудачах: «если б ты не родилась, я в аспирантуру пошла бы!», а теперь ропщет на Бога, для Которого столько трудится, а Он не слышит и не перевоспитывает ее ребенка!

«Ну нет! – возражает Т., когда священник просит ее присмотреть за рабочими, отделывающими приходской дом, – я нагрешу с этими лоботрясами!». Батюшка выбрал Т., т.к. она держит солидное правило, посещает все службы, записывает грехи, читает духовные книги, ведет занятия в воскресной школе; но при всем том, Т., очевидно, считает лично себя застрахованной от греха, если искушение не последует со стороны.

Попавшись, по выражению старца Амвросия, в сеть искания совершенства, мы усиливаемся беречься от греха, достигать правильности, чтобы любоваться ею, нравиться себе и другим, и ваза наша остается порожней без главного, для чего предназначена. «Установив порядок о пище и сне, вы этим так довольны, так довольны», - отвечает святитель Феофан Затворник на письменный отчет одной подвижницы и затем рекомендует прежде всего «внутренность свою распалять любовью ко Господу, а внешние подвиги сами собой устроятся» [126].

«Вот основание пути к Богу, – говорит преподобный Макарий Египетский, – с великим терпением, с упованием, со смиренномудрием, в нищете духовной, с кротостью шествовать путем жизни… заповеди, предписывающие это, суть как бы путемерия и знаки царского пути, который шествующих ведет в Небесный град» [127]. Да и все святые отцы в тех или иных выражениях советуют: живи по Евангелию и тем познавай себя; день за днем будет открываться горькая правда, постепенно дойдешь до полного нуля, и тогда проси Бога наполнить эту пустоту Своим содержанием. Кажется, как ясно и как просто!

Но не многие идут этим путем, мучительным для нашей самости и гармонии . Как людоедка Эллочка, мы хотим мигом перекрасить облезлого кролика и выдать его за (модную нынче) шиншиллу: четки до полу, потупленные глазки – вот и смирение, три канона да еще с акафистом – вот и молитва, лужа слез на исповеди – вот и покаяние. Ищем не чистоты сердца и послушания воле Божией, а показной праведности, почитаемой у людей, сочиняем фальшивые чувства, подобно персонажу Е. Соловей в фильме «Неоконченная пьеса для механического пианино»: прикидываемся жалостливыми, добрыми, щедрыми, словно такими родились. Но всё это лишь прекрасные порывы , кратковременные и бессильные, поскольку питаются исключительно фантазиями, тщеславием и амбициями.

Е., переходя от духовника к духовнику, никак не найдет подходящего, потому что каждый в чем-нибудь с ней не согласен. Приехала в монастырь, возраст далеко не пенсионный, но: «посуду мыть не могу, аллергия», на огороде «жарко», на скотном «коров боюсь», на просфорне «нарушен теплообмен», псалтирь читать «тяжело, ночью вставать иногда приходится». Но главный вопрос, которым Е. мучает себя и других, не касается личных немощей, она упорно доискивается внятного извещения «воли Божией» о ее безусловном спасении конкретно в данном монастыре.

Мало кто готов воспринять правду о себе. Новоначальная К. с первых церковных шагов отметала всякие замечания, даже наставления священника прерывала на полуслове: «я мяса почти не ем», «я никогда не обижаюсь», «я всё понимаю». Между тем она беззастенчиво хвасталась своей практичностью: помнила все счастливые случаи, когда удавалось бесплатно полечиться, обсчитать домработницу, принудить подругу помогать по дому, а сослуживца быть у нее на побегушках. В то же время ее чуткая натура болезненно реагировала, если порицали даже не ее, а кого-то, в ком, по-видимому, узнавала себя, и тогда она с полными слез глазами восклицала: «Ах, зачем вы осуждаете!»; и в конце концов в любой ситуации вымогала сочувствие.

Героиню, которая слыла неимоверной святошей и терроризировала всех грозными обличениями с цитатами «от Писания», автор, не помню, Моруа или Мориак, вынужден ввергнуть в прелюбодеяние: в ужасном падении она только и начинает прозревать как христианка. Ибо «лучше быть грешником и видеть себя таковым, нежели быть по наружности праведником и видеть себя таковым», утверждает святитель Игнатий [128].

Вся праведность наша «якоже порт нечистыя» [129]; не так уж редко послушание Божьей воле не согласуется или даже вступает в противоречие с общепринятой моралью. В 20-е годы прошлого века одна молоденькая женщина, крестьянка, на глазах которой расстреляли мужа, бежала в Москву; с ребенком на руках она не могла, как прочие, устроиться на завод или в домработницы, скиталась по вокзалам; в церкви познакомилась с пожилым вдовцом и вышла замуж, несомненно, по расчету ; совесть никогда ее не обличала, наоборот, она считала, что Господь уподобил ее Своей сроднице Руфи. Вспомним Фамарь, обманом зачавшую от свекра [130]и Раав, иерихонскую блудницу, по вере в Единого Бога завоевателей спасшую их разведчиков [131]- эти не самые добродетельные женщины избраны Промыслом в праматери нашего Спасителя! Не в том воля Божия, чтобы творить добро, а в том добро, чтобы творить волю Божию.