Василий Беленников - Русский лес

Колька как раз рассказывал о бесах, ведьмах, колдунах что по небу летают на мётлах самолётных, на ступах самоходных. О том, что не видно чертей тех в ночном небе по причине того, что днём они прячутся в печных трубах и потому все чумазые, чёрные, все в саже извожены.

На самом деле, он просто пересказывал своими словами сочинение деревенского сказителя Валериана. Ну, что-то, конечно, и сам сочинял, по ходу дела. Получался эдакий авторизованный пересказ.

Ну, вот он, таким образом, и рассказывал, как хорошо бывает чертям летом – печи избяные топятся под хлеб только. Ещё спозаранку. Тут они посидят около трубы, на коньке избяном покатаются. Пока печь протопится. Позябнут, конечно. Да какие у нас летом ночи – теплынь ито ! Зато потом в тёплую, с хлебным духом трубу – нырь! Благодать…

Зимой чертям худо. Это – да! Не дают хозяева зимой, особенно в сильные морозы, чертям в трубах пригреться. Снизу жар адский, – сверху холод лютый! Вот они и воют в трубу, особенно когда ещё ветер. Тут уж чертям совсем тошно от холоду! За это, утверждал Колька, черти так и не любят людей – души избяные. За то так и мучают и всякие пакости над человеком вытворяют. Пытаются одурачить, обобрать, душу из него вынуть. А как душу вынут – так человеку прямая дорожка в ад. Там уж, проклятые, с человеком за всё расквитаются. Там уже костры горят горючие, котлы кипят кипучие, сковороды раскалёны докрасну ! Там они главные заправилы. Дым – коромыслом, копоть столбом, сажа кругом! Поэтому черти всегда чёрные.

Конечно же, не свои придумки рассказывал, а выдавал, своими словами, Валерианов сюжет. Бессмертное сочинение деревенского сказителя Валериана, которое так и называлось – «Чёрта лысого вам!». Ну, что-то, конечно, и сам подсочинял, подгоняя сюжет под прилагаемые обстоятельства. По ходу дела.

– А как же говорят «чёрт полосатый»? – шёпотом, с дрожью в голосе, уточняет Егорка.

– Ну, вообще-то, они разные бывают. Бывают и полосатые, как дикие поросята, бывают и рябые, как яйца перепелиные. Слышал, может, говорят: «чёрт рябой!». Бывают и в горошину. Всякие бывают… если их отмыть в бане. Да кто ж их мыть-то будет в бане?! А сами они мыться не любят, тогда их в ночном небе никто не видит. Поэтому говорят: «черти немытые!». Ни людям с земли их не видно, ни анделам на облаках… Лукавые, этим пользуются. Иногда, поднатужившись, до звёзд самых достают и даже сшибают их, горючие, с небосвода кочергою. Летит тогда звезда с небес на землю. В травы росные, ночные, холодные падает. Шипит, остывая там, и перестаёт светиться, становясь холодной. Серебряной, или золотой! Была небесной – стала бесной, чертовской, значит. И ищут те остывшие звёзды по куширям, в траве-чертополохе, черти корыстные всю ночь напролёт! До утра до самого. И тут им лучше не попадайся – зануздают и до утра до самого будешь чертям служить – возить их гужом по лесам, опушкам, болотинам. А какой чёрт не успел до петуха обратно в трубу нырнуть, тот прячется и до темна самого затаивается – не шелохнётся.

– Где? – в несколько испуганных голосов сразу вскрикивает перепуганная детвора.

– А вот, кто смелый, могу показать… Если хотите. Пойдём бегать по конопле, когда зацветёт, – сами их увидите! Кто хочет на чертей посмотреть? Кто смелый?

Но смелых почему-то не обнаружилось. Желающих посмотреть на полусонных, малоподвижных, притаившихся в этой самой конопле чертей почему-то так и не оказалось. Хоть Колька и старался как мог, не жалея слов. И расписывал нечистых, как ему казалось, красочно: «живых, тёплых, потных, плотных таких, похрюкивающих, как поросята, повизгивающих, шерстистых, рогатых, на копытцах; с розовыми сопливыми ноздрями в холодных чёрных пятаках на душных мордах с оловянными глазками».

И надо ж так случиться…

Тут звезда с неба и сорвалась. Да яркая какая!.. Круп-на-а-я! И, очертя голову, понеслась к земле.

Кубарем ! Цепляясь за макушки сосен, еловые верхушки, полетела, покатилась в травы росные ночные… А следом, в опять наступившей тьме кромешной, ветерком лёгким, и сами черти, наверное, стали спрыгивать с лап еловых и осиновых веток на землю, в траву.

Из ребятишек с перепугу – дух вон!

Колька вдруг, в жути этой ночной, кромешной, ка-а-ак – за-о-о-орёт!

– Разбегайся, пока черти не поймали, не зануздали!!!

Ребятишки прыснули в ночь, как горох, – врассыпную!

…Оладей, в ужасе ночном, летел домой, не разбирая дороги! Не чуя ног под собою! Напропалую!..

Больно хлестались, цепляясь, как бесы лапками, ветки. Ноги захлёстывала, как петлями стреноживая, высокая трава. А у самой избы вдруг хряснуло по носу. Искры из глаз посыпались! Видно чёрт палкой ударил. Но зануздать, таки, не решился, побоялся о то, – изба родная рядом была. А дома, как известно, и стены помогают!

Лада к этому моменту уже три раза выходила из избы. Звала. У молодой здоровой женщины голос звонкой . Далеко было слышно по сонной деревенской ночной округе это призывно понуждающее:

– Ла-а-адя… Ла-а-адя… Ла-а-адя…

И Оладек слышал и трепетно порывался бежать на зов, да жуть Колькиных россказней преодолеть уже не мог тогда. А как рявкнул Колька, как раненый медведь, дурным голосом, как прыснули ребятишки врассыпную – кто куда – так и сам понёсся, сломя голову !

Лада уже вся извелась, изволновалась. Вдруг хряснуло что-то у самой избы и повалилось. Будто куль через забор во двор перекинули. Выскочила сама не своя – белеет, ворохом живым, что-то на дорожке у калитки перед избой! Сердце так и оборвалось. Ночь звёздная, а рубашонку эту сама ткала, отбеливала, шила. В голову пришло самое ужасное, ноги подкосились, так и рухнула с ходу с Оладеком рядом. Тут и Игр выскочил, с огнём уже. Обомлел было с перепугу. Но взял себя в руки всё-таки, ожесточив сердце. Не время было нюни разводить. Осторожно, бережно, перенёс «уклунки» в избу: живы… спаси, Господи!

…У Оладека сильно разбит нос. Рот, подбородок, правая щека всё в крови. Бабушка кинулась утирать всё влажным мягким полотенцем. А потом уж Ладу стали отливать, прыская в лицо холодною колодезной водою.

– Кто тебя так, Ладеек, – тормошил Игр, таращившего глазки сынишку.

– Чёрт, папа, – не моргнув глазом, выговорил Оладек, – Лейба Израилевич, – припомнил первое, что на ум пришло из ночной Колькиной пугалки.

– Нет у нас таких, Оладек…

– Есть, батюшка, есть. Колька сказывал, самый старший, самый хитрый чёрт – Лейба Израилевич!

– Чёрт??? Вот напасть!.. Откуда он взялся на невинную душу?! Я вот завтра поутру этому чёрту ноги из задницы повыдёргиваю. Ну-ко, рассказывай подробно…

Ладеек, гундося, – бабушка мешала, подтыкая под кровоточащий нос тряпицу-промокашку – пересказал вкратце Колькины сочинения. Игр, с напускной сердитостью, негодовал.