Евгений Мельников - Зов из глубины веков

Был ли я стеснен такими жизненными обстоятельствами в условиях постоянной нехватки денег? Наверное, был, как и многие другие люди, которые остаются недовольными своей жизнью по тем или иным причинам. Люди, которых можно часто встречать на улице, но по которым, на первый взгляд никогда и нельзя сказать, что им трудно живется. Но все это были обычные повседневные проблемы, и я никогда не жаловался на свою несчастную судьбу. Ведь, живя в этом обществе, люди всегда должны держать голову выше и быть готовыми ко многим жизненным трудностям. Наверное, многие часто слышат от своих родных и близких, друзей или знакомых, что им живется нелегко, что нужно запастись терпением. Такова действительность.

Я мог долгое время заниматься только любимым делом, писать пейзажи и натюрморты, то есть то, к чему был расположен с самого начала моей учебы в художественной академии. Я был довольно заурядным художником, но я принимал этот факт не с серьезным выражением лица и с гнетущим самобичеванием. Я относился к этому с достаточной долей самоиронии. Какой смысл сокрушаться в том, что тебе не дано изменить? Мы принимаем данность такой, какой она есть.

Вообще, я всегда хотел оставаться абсолютным реалистом даже после того, как что-то перевернулось во мне и внутренне я изменился. Мне было двадцать девять лет, и к этому времени я не достиг особо никаких значимых вершин в своей внешней жизни. Закончив академию, я не стал заниматься этой деятельностью профессионально. Почему? Потому что я всегда придерживался принципов, которые мне часто мешали, и с этим я не мог ничего поделать. Даже моя добрая матушка часто говорила мне: «Альберт, ты настолько принципиальный человек, что в будущем это помешает тебе идти на компромиссы и занять достойное место в обществе».

Так оно и произошло. Я был своенравный помпадур, который только и хотел упиваться своей собственной творческой работой, не обращая внимания на других. И это была моя черта, которая мне самому была до ужаса противна.

Я признавал свою ограниченность и скромно довольствовался тем, каким вижу искусство я сам. Но при этом я любил и восхищался искусством великих мастеров. Я мог время от времени жить для себя своим творчеством, воспринимая окружающий меня мир по-своему, через призму моего художественного вкуса. Но иногда я бросал все это, и осознавая свое бессилие или отсутствие каких-либо идей, я проводил дни за днями в рутинной работе или просто в полной бездеятельности.

Для себя у меня было множество оправданий тому, что со мной не так, и почему я не мог ладить с людьми. Я жил вдалеке от родителей, так как жизнь развела нас по разные стороны. Но, возможно, влияние родителей с детства во многом повлияло на меня не в лучшую сторону. И теперь к тридцати годам, почему-то я всем своим существом был против стадного инстинкта, которым жили люди.

Это завышенное самомнение и критичность к людям делали меня довольно несчастным человеком. Разумеется, относясь к другим с предубеждениями, я оставался один при своем мнении, считая себя слишком утонченным и сложным человеком. И как раз в это время все непостижимые духовные тайны человечества привлекали мое внимание все больше и больше.

Никогда не знаешь наверняка, какие жизненные обстоятельства, какая непростая судьба может быть у того или иного незнакомого человека, которого ты встретил первый раз в жизни. Иной раз можно даже делать преждевременные скоропалительные выводы, давать ложные оценки в отношении людей, исходя только от поверхностного впечатления о них. Но можно и сразу делать точные выводы о некоторых людях. К примеру, когда иногда среди жителей моего городка я мог видеть людей, собирающихся у пивных лавок. Конечно, я и сам бывал там не раз. Внутренние неразрешенные проблемы приводили меня к такому развлечению, когда я хотел забыть обо всем этом. Наверное, в той или иной мере делал это каждый человек, если он не был слишком заносчивым снобом и ханжой.

Будучи человеком способным на легкомысленные поступки у меня всегда оставалось пренебрежительное отношение к обитателям этих самых пивных лавок. По уровню общения этих людей, их ярко выраженному сквернословию можно было сразу делать вывод о том, что они не блещут образцовыми моральными качествами. Может, я и был о себе высокого мнения, но всему моему существу всегда было присуще видение себя культурным и воспитанным человеком. Я с презрением относился к пошлости, наглости и тупости, которую можно было часто встретить в такой неблагополучной среде.

Тем не менее, мне было всегда очень любопытно узнать, чем же живут люди разного толка, и иногда было даже интересно играть роль легкомысленного незатейливого проходимца в пивной лавке. Для чего? Чтобы глубже осознать таким образом, частью какой нации я являюсь. Иной раз в этой ситуации, глядя на жизнь некоторых субъектов, видя, какое они занимают положение в обществе, или что природа их обделила духовными богатствами, мне казалось, что сам я даже болезненно совестливый человек. Но все же, если я старался увидеть за маской черствой грубости самую суть человека, который в чем-то испытывал страдания и лишения, который в чем-то был так же несчастный и забитый жизнью, пусть даже он и казался недостойным признания и уважения, но это его страдание я воспринимал очень близко к сердцу. В страданиях, жизненных невзгодах каждый человек ничем не отличается от других, хоть презирай его, хоть нет. С таким осмыслением этой ситуации я стал задумываться о христианском мировоззрении, постигая для себя истину сострадания во всей ее полноте. И такое противоречивое отношение к людям создало во мне непреодолимый моральный конфликт.

Может, так было у всех. Я не знал. Я старался никому не говорить о том, что для меня стала важна религия. Для меня самого этот опыт казался слишком интимным и неоднозначным, так как долгое время я оставался скептичным в вопросах религии, и не был готов к тому, что этот опыт сам по себе возникнет в моей душе. В самом деле, это было очень странным, что сначала я считал религиозные идеи надуманными и бессмысленными, а потом увлекся ими с таким необычайным интересом.

Был ли я, как обычный верующий человек? Скорее всего, нет. В этом и заключалась важная для меня проблема неопределенности, к какому типу людей я отношусь. Я не знал, как я должен был жить с новым багажом моих переживаний, и должен ли я был примыкать к той группе лиц, что принято называть церковной общиной. Любые большие группы людей единомышленников всегда отпугивали меня своей силой коллективного внушения. Но, так или иначе, в глубине души я был погружен в эти религиозные переживания и идеи, и искал какую-то внешнюю поддержку, которая бы помогла мне обрести твердую почву под ногами.