Алькор - Расстановки и жизнь. Часть 1. Любовь над пропастью Берта Хеллингера

Что же до оскорбления матери клиента, даже если оно было непреднамеренным, а просто «пришлось к слову», то расстановщик на него права не имеет,– ни в каком случае.

Но других вариантов, кроме как ходить к этой расстановщице, у меня не было все равно, потому что остальные расстановщики, и местные, и приезжие, были еще хуже: были они какими-то клоунами и фокусниками, которые показывали фокусы легковерным людям, и перед ними кривлялись. Обращаться к таким «расстановщикам» не только не было никакого смысла, но было даже и опасно. Поэтому я продолжала ходить на занятия этой расстановщицы, и платить ей деньги. Через полгода я истратила около 30 тысяч рублей, а решения своих проблем так и не получила. Зато я получила массу необычных переживаний и инсайтов, которые, по прошествии времени, и по здравом размышлении, оказались бесполезными всплесками эмоций, не приведшими ни к чему конструктивному. Наконец я решилась высказать предположение, что деньги, по-видимому, я истратила зря. Расстановщица колко парировала, что ей следовало взять с меня не тридцать тысяч рублей, а- триста.– Она была очень высокого мнения о себе самой, и о своем профессионализме.

Через неделю она мне позвонила, и пригласила на следующее занятие. Но, поскольку я ее квалификацию в триста тысяч не расценивала совершенно, то на занятие не пошла. Не пошла я и на последующие занятия. Я решила поехать учиться к самому Хеллингеру.

Я видела расстановки Хеллингера в интернете, знала его манеру ведения занятий, и результаты его работы. Я знала, что с женой Хеллингера и с московской школой расстановщиков связана какая-то некрасивая темная история, но в подробности не вдавалась. Мне казалось достаточным того, что сам Берт свою жену хвалил, и давал ее работе высокую оценку.

На сайте Хеллингеров я нашла информацию о ближайшем семинаре. Сайт утверждал, что для участия в семинаре необходимо было сделать предоплату. Я ни на минуту не усомнилась в правдивости информации, – ведь Хеллингер был всемирно- известной фигурой, и к нему ездило множество людей из разных стран, и ему нужно было как-то этих людей организовывать. Других источников, кроме сайта, у меня, все равно, не было: из Тюмени к Хеллингеру никто не ездил, и спросить «вживую» мне было некого.

Предоплата отняла у меня много времени и сил. Комиссия за перевод была такой большой, а желающие перевести деньги в Германию- настолько редкими, что служащие банка даже не знали, как процедура перевода производится. Наконец я выяснила все особенности банковской системы, и мне оставалось только получить реквизиты для оплаты.

На том же сайте я нашла контакты русскоязычной сотрудницы Вебер, которая отвечала на вопросы русских учеников. Я написала ей письмо, и попросила выслать реквизиты. Вебер не ответила. Я написала снова, и Вебер не ответила снова. Я начала писать на немецком языке письма немецким сотрудникам, которые начали, с наилучшими пожеланиями, отсылать меня обратно к Вебер. Поскольку билеты были у меня уже куплены, то я волновалась и сомневалась, допустят ли меня на семинар без предоплаты. Наконец, Вебер выслала мне реквизиты, не потрудившись объяснить ни своего молчания, ни того, что оплатить семинар можно было прямо на месте. Я оформила перевод, и приготовилась к поездке. Позже я узнала, что у Вебер была привычка обращаться подобным образом со всеми новыми учениками. Действительно, кто такие были мы- простые смертные, и кто такая была она- Сотрудница Всемирноизвестной Школы! Будет она общаться с какими-то провинциалами! Хотя Вебер была простой регистраторшей, но ощущала она себя, под лучами славы Хеллингера, персоной чрезвычайной важности.

Я оплатила сразу два семинара, проходящих один за другим.

По прилете, в аэропорту Мюнхена, у меня сразу же нашлись русскоязычные попутчики, которые тоже ехали к Хеллингеру. Собралась довольно большая группа украинцев и россиян. Некоторые из моих попутчиков ехали в Бад Райхенхалль, а некоторые оставались на ночь в Мюнхене, и ехали с нами по пути в торговый центр.

Одна молодая женщина, ехавшая в торговый центр, начала уделять мне какое-то особенное, пристальное внимание. Она заинтересованно на меня поглядывала, и старалась завести со мною разговор. Представилась она Позеевой- координатором русской группы. Поскольку я в то время еще верила в людей, то не подумала о Позеевой ничего плохого, а подумала, напротив, о том, что ученики Хеллингера- чистосердечны и доброжелательны, что сама школа Хеллингера, очевидно, – отзывчива и человеколюбива, и что столь отзывчивая школа, наверняка, сможет решить мои проблемы быстро и благополучно.

Позеева вышла из электрички у торгового центра, а оставшиеся ученики весело болтали до самого Бад Райхенхалля. На вокзале все ученики распрощались, и разошлись в разные стороны по разным отелям.

Бад Райхенхалль- это тихий уютный городок-курорт. Я бывала там раньше, и рада была возможности совместить приятное с полезным: и отдохнуть, и, в то же время, получить ценные знания.

В день регистрации участников семинара я пришла в Курхаус, в котором семинар проводился, и испытала сильное удивление. Оказалось, что все участники оплачивали семинар прямо у регистраторов. Никто, кроме меня, никаких предоплат не делал. Москвичи и петербуржцы знали о том, что предоплату делать не нужно, от своих координаторов. В Тюмени же координаторов не было, а единственный человек, с которым я контактировала,– Вебер, не сочла нужным меня по поводу предоплаты просветить. Мои денежные затраты и затруднения не волновали Вебер ни в малейшей степени, а на мое электронное письмо ей было просто лень отвечать. Позже я узнала, что равнодушие, безответственность и непорядочность являлись нормой поведения не только у сотрудников этой школы, но и у координаторов, и у постоянных учеников.

Первым семинаром был «тренинг-кемп».

Проходил семинар в большом зале королевского Курхауса, красивого старинного здания, оборудованного для проведения семинаров и конференций. Присутствовало на семинаре около 400 человек из разных стран.

Начало семинара вызвало у меня, опять, сильное удивление. Когда Хелленгеры вошли в зал, то все участники встали со стульев, и захлопали. Я встала и захлопала вместе со всеми. Хеллингеры прошли на сцену, встали на ней, и начали улыбаться первым рядам длинной многозначительной улыбкой. Первые ряды немедленно воодушевились, и захлопали еще сильнее, а потом приступили к «бурным продолжительным аплодисментам». Затем «бурные продолжительные аплодисменты» первых рядов переросли в «нескончаемые овации». Все же остальные ряды вынуждены были, поневоле, эти овации поддерживать. У меня возникло ощущение, что, вместо семинара, я попала на, страшной памяти, советский партийный съезд. Я хлопала, хлопала, и мне это надоело, и другим ученикам, казалось, это тоже надоело, но первые ряды продолжали генерировать неумолимое воодушевление, и последним рядам приходилось, поневоле, им подчиняться, потому что садиться, посреди «всеобщего воодушевления» и «нескончаемых оваций», было неудобно. Хотя приветствие явно затянулось, но Хеллингеры продолжали значительно смотреть на первые ряды, а первые ряды продолжали усиливать «нескончаемые овации», хотя усиливать, казалось, было уже просто нечего. У меня усилилась только ассоциация со съездом КПСС. Хотя сама я на съезде КПСС никогда не присутствовала, но смотрела трансляции этих съездов во время учебы в школе и в институте, а потому хорошо их помню. Наконец Хеллингеры уселись, и весь зал облегченно уселся вслед за ними.