Олег Чекрыгин - Миряне. Печальнейшая повесть

Итак, кто же они такие – епископы? Вообще, слово епископ – греческого происхождения, и означает буквально: «надзиратель церкви». Придумал этих надзирателей, как я уже говорил, предположительно, апостол Павел. Именно он, отправившись из Палестины проповедовать учение Христа в традиционно языческие страны, в частности, в Грецию, существенно расширил первоначальные границы церкви, и умножил количество самостоятельных церковных общин до такой степени, что непосредственное руководство этими общинами со стороны апостолов оказалось практически невозможным. Опасаясь неизбежных в таких случаях разнотолков в среде новообращенных христиан, ап. Павел, видимо, почел за благо назначать в каждой вновь образованной общине ответственного за общий порядок, который был бы обязан отчетом лично перед ним. Т.о. он пошел по пути создания первой церковной организации, имевшей целью объединить разобщенные самостоятельные общины-церкви под единое начало для установления в них единого порядка управления, и унификации проповеди с целью выработки единообразного для всех церквей учения о Христе. Назначаемые таким образом «старшины», будучи людьми уважаемыми, должны были, среди прочего, следить за моральным состоянием выдвинувших их общин, блюсти нравы, находившиеся в пост-языческих обществах отнюдь не на должной высоте, и «надзирать» (отсюда – «епископ») общее благочестие. Насколько вообще правомерен этот подход с точки зрения «мечты о церкви», дотянуться до которой является главной темой этой книги и побудительной причиной ее написания, предстоит обсудить несколько позже. Однако очевидной бедой всякой организованной формы является прежде всего та легкость, с которой, избавившись от прежнего содержимого, или по крайней мере, от чем-то мешающей его части, можно вновь наполнить готовую форму чем угодно, что может иметь с первоначальным содержанием весьма мало общего. Как, например, произошло с понятием «православие», приобретшим буквально за последние годы смысл, не имеющий никакой серьезной внутренней связи с учением Христа.

***

В юности мне довелось повстречаться с Жанной Бичевской, в то время совсем девочкой, никому не известной студенткой эстрадно-циркового училища. Моя неугомонная мать, работавшая в музыкальной редакции Всесоюзного Радио, где-то раскопала это сокровище, и, по своему обыкновению, пригласила Жанну спеть у нас дома.. Жанна явилась к нам со своей гитарой в огромном, как виолончель, футляре. Была она весьма привлекательна и хороша собой, но роман между нами, вопреки чаяниям моей матушки, так и не состоялся: самобытность, дотоле не встреченная мной глубинная народность песен в ее исполнении так поразили мое воображение, что совершенно затмили для меня весь вид возможных влюбленных отношений. Много воды утекло с тех пор…

С недавнего ее концерта, проходившего в городке, где я служу, я ушел, не дождавшись окончания, весьма разочарованный, убедившись еще раз в правоте древней китайской мудрости, гласящей, что дважды в одну реку не войдешь. Да, много воды утекло… Я не следил за творчеством Бичевской, однако слух доходил до меня, что она, как теперь водится среди интеллигентов, уверовала в Бога, и даже собиралась в монастырь, но передумала, и стала «православной» певицей. Что это означает, я доподлинно узнал, когда на сцене вместе с постаревшей «царицей грез» объявился моложавый господин, «раньше певший на церковном клиросе» (кто у нас не помнит «бывшего регента»! ), и они вместе-дружно грянули со сцены «православием» во всю мощь: «Разорвем их в клочья, Господа хваля» – и все в том же духе. Дальнейшее действо «во Славу Божью» навело меня на весьма грустные мысли, которыми и поделюсь.

Вообще, с годами на моих глазах понятие «православный христианин» разделилось надвое. Из него выделилось совершенно самостоятельное определение нового явления – «православный». Люди перестали утруждаться исповеданием себя – христианами. Скажут – «православный» – и вроде все понятно. Ан, нет, не все.

«Православие», являясь понятием более национальным, что ли, оказалось пригодным для включения в общественное сознание в качестве временного заменителя столь сегодня искомой «национальной идеи» – вспомним, хотя бы: «православие, самодержавие, народность». Все более обособляясь от христианства, как такового, т.е. учения Христа, «православие» стало своего рода опознавательным знаком сторонников, в основном, национально-патриотического подъема, который, сам по себе, можно только приветствовать. Являясь псевдоидеей (у которой нет сущности, но лишь указание на некоторый комплекс эмоциональных переживаний), «православие» в таком его восприятии, возможно, способно на время заполнить место хоть в чем-то объединяющего народ фактора, но при этом уже не имеет никакой прямой и серьезной внутренней связи с самим христианством. Можно сказать, что в общественном сознании мы имеем дело с болезненным синдромом «православного язычества», или, возможно, «православного атеизма». Спроси любого на улице: «Ты кто по вере?», – «Православный!», – «А в какого Бога веруешь?», – многие затруднятся с ответом; «Прочти Символ Веры», – и почти каждый спросит: «А что это такое?»

Вера сама по себе, как таковая, оказалась никому не нужна, она только жить мешает. Нужно знамя, стяг, воинский штандарт, собравшись под который, «разорвем их в клочья», Господа хваля за то, что Он – за нас, ведь мы же – Православные, мы лучше всех, и главные у Бога.

Печально то, что Церковь нашла свое место в восприятии ее обществом именно в том, что Она усердно подыгрывает низменным страстям народа в старинной русской забаве «Борьба с Жидом», и этим угодила и стала мила сердцу миллионов наших «православных». На том сошлись, и несмотря на визг интеллигентов, ни на какие «журналистские расследования», изобличающие документальные материалы и свидетельства совершенных предательств и преступлений, народ, поворчав, готов простить Князьям Церкви и участие во вселенском воровстве, и табачные и водочные скандалы, да и личную непорядочность, а зачастую и наглую, разнузданную развращенность – лишь бы от Лица Самого Бога они поддерживали и благословляли круговую оборону свойства и борьбы против всех «не наших». Став заложницей «патриотической» смычки с государством и обществом, Церковь вынуждена теперь не Христа проповедовать, и не о спасении душ заботиться – это никому, кроме горстки умалишенных «фанатиков», «религиозных экстремистов», не нужно, и потому обществом не востребовано. Но заботиться о «Торжестве Православия» – вот Ее главная задача в глазах нашего «Народа-Богоносца», погрязшего в духовном невежестве и языческом разврате, которому до Бога, носителем которого объявлен, и дела нет никакого, если только Он (Бог) хоть к чему-нибудь не пригодится.