Евгений Поселянин - Душа перед Богом

Только Тебя одного можно любить безгранично. Ты один не дашь никаких разочарований. Но, чем глубже будем погружаться в Тебя, тем шире станут открываться горизонты светоносной красоты, блистающей правды.

Только Ты один любил меня истинно. Ради меня Ты сошел на землю и, Бог, провел на ней уничиженную жизнь, был гоним, оклеветан за меня, поруган и распят. Одного Тебя стоит любить.

Усилия величайших умов – детский лепет пред Твоею творческой мыслью. Самая победная земная красота – брызги грязи пред озарением Твоей Божественной красоты. Все славнейшие подвиги земли – ничто пред невыразимым величием Твоей крестной жертвы. В Тебе одном вся полнота жизни, откровение всякой истины. Ты лишь один можешь утолить жажду человеческой души.

О, дай же мне, в конец измученному миром, остановиться на Тебе одном!

Сколько раз забывал я Тебя! Вне Тебя искал счастья.

Обманутый, приходил к Тебе. Не слышал укоров. Видел лишь радостно протянутые ко мне Твои руки.

Я Твой! Я хочу быть Твоим!

Так прими же меня! Шепни мне, что я Тебе нужен, раз Ты за меня умер. И тогда я стану жить для Тебя, для Тебя одного!

А Ты дай мне познать в слиянии с Тобою такую полноту счастья, пред которой померкнет для меня земля с ее радостями.

Старчество есть весьма интересное явление в русской духовной жизни. Обусловливается оно желанием усердных к вере людей все важнейшие поступки своей жизни подчинять решению опытного духовного руководителя. Это стремление основывается прежде всего на смиренном расположении данной души, на неуверенности ее, что во всяком значащем случае она выбирает путь, угодный Богу и себе полезный.

Мне кажется, что начало старчества можно видеть в первые времена иночества, в пустынях Египта, где великие аскеты-учители требовали от своих многочисленных учеников прежде всего полного повиновения, отсечения собственной воли.

Конечно, далеко не всякий, даже искренне и пылко верующий человек, способен на то, чтоб подчинить свою волю воле руководителя, да и не всякий верующий видит в том необходимость. Разве нельзя верить, что по усердной молитве человека Господь Своими всегда чудными и милосердными путями укажет ему в минуты недоумения выход; что вся совокупность наших склонностей и природных задатков вместе с обстоятельствами, слагающимися вокруг нас так или иначе, и есть то Божие внушение, тот неслышный, но ясный голос Божий в душе, которого другие ищут у старца?..

Но если люди более сильного характера, желающие, так сказать, смотреть и на мир Божий, и на собственую жизнь своими глазами, не имеют никакой нужды в этих старцах, то, наоборот, есть множество и таких людей, для которых «старчество» чрезвычайно дорого и необходимо. Кроме желания постоянно проверять свои мнения и планы мнением уважаемого и любимого ими духовного человека, которого они считают близким Богу, – есть еще и множество других причин тяготения к старцам.

Много лет сосет душу какое-нибудь тяжелое тайное горе, которое нельзя никому рассказать. Обыкновенный духовник не может понять, не может вникнуть глубоко в это горе и не приносит отрады измученной душе. Так нот, если в таком состоянии человек услышит о праведном, обаятельном монахе какой-нибудь дальней пустыни, к которому с доверием относится верующий люд, снося к нему в чаянии облегчения всю свою душевную тяготу, то понятно, что такая «труждающаяся и обремененная» душа жадно будет искать сближения с этим духовным врачом, и, если он сумеет поддержать и ободрить эту усталую душу, она ответит ему безграничным доверием и невыразимою благодарностью. Как сознательный больной, чувствующий в себе сложный великий недуг, подтачивающий его жизнь, инстинктивно рвется к знаменитому врачу, так и грешник, доведенный до отчаяния неисцелимыми и глубокими душевными язвами, инстинктивно ищет могучего духом человека, который уже видел многих таких же, как он, отчаявшихся и измучившихся грехом людей, и сумел на своих плечах из жестокой неволи греха внести их в Божью ограду, к радостно спасающемуся стаду Христову.

С какими грехами идут люди к старцам, можно видеть из одной главы знаменитого «Дневника писателя» Достоевского, озаглавленной «Нечто о старцах». Один мужик побился об заклад с другим, что он выстрелит в Причастие. Весь ужас положения заключался в том, что мужик этот был верующий человек и признавал Причастие истинным Телом Христовым. Приняв Причастие, кощунник не проглотил его, а сохранил во рту и, отправившись в лес, пригвоздил эту часть Тела Христова к дереву и затем стал в него стрелять. Но, когда он собирался дернуть курок, пред ним на дереве явилось знамение Распятого Сына Человеческого… Трудно разобраться в тех чувствах, которые возникли тогда в душе, твердо веровавшей и, вместе с тем, дошедшей в непонятном исступлении до такого неимоверного падения… Словно раскаленные, невидимые клещи должны были нескончаемо жечь эту душу; никакое раскаяние не могло утолить тоски совершённого неслыханного злодеяния, и с этой страшной душевной ношей кощунник побрел к одному известному старцу…

Вспоминается мне также рассказ покойного известного писателя, автора книги «Восток, Россия и славянство», Константина Николаевича Леонтьева. Он пришел к вере великими усилиями от полного атеизма. Когда в нем уже начинался переворот, он, живя в окрестности Константинополя, внезапно заболел холерою и глубокою дерзновенною молитвой пред иконой Божией Матери вымолил себе спасение. Вскоре за тем он отправился на Афон в известный русский Пантелеимонов монастырь, где были знаменитые старцы Иероним и Макарий. Сюда пришел он искать веры и подчинить строгому духовному руководству свою бурную и избалованную природу. Как консула, представителя русской власти, его встретили торжественно, с трезвоном колоколов. На встречу вышла вся братия, во главе со старцем. А на другой день Леонтьев, один, без свиты, постучался в келью старца и упал ему в ноги, рыдая… Он пришел вручить ему себя, полный покорности, отдаваясь ему с доверием ребенка, только бы приобрести веру…

Так совершился этот душевный перелом, доведший Леонтьева до жизни в Оптиной под руководством старца Амвросия и затем до тайного пострига незадолго до смерти.

Что влечет к старцам народ? Народная вера в близость старца к Богу, в его праведность. Ведь во всякой истинной праведности, во всякой святости есть что-то зовущее, утешающее, греющее.

Что, например, влечет толпы богомольцев к ракам святых Русской земли? За нетленным телом, лежащим в раке и называемым мощами, за этими долгие века безгласно и неподвижно лежащими останками народ чует живую душу и великое, расширяющее эту душу чувство – любви, милосердия, всепрощения. И то, что происходит у этих рак между «угодниками» и вереницами многих сходящихся к ним поколений, есть любовная, искренняя беседа живых людей с небесным, сильным и чутким собратом о земном горе, жалом впившемся в душу «земнородных», о желании возвыситься над землею и стать ближе к Богу, о бессилии этих стремлений, о всех самых дорогих, затаенных надеждах, желаниях, мечтах. С безграничным доверием, с великою искренностью слагает всё лучшее содержание своей души богомолец у раки, потому что чрез пространство веков доносится ему от давно ушедшего с земли человека таинственное дуновение бессмертной, несдающейся, непрестающей любви.