Евгений Поселянин - Душа перед Богом

Если войти во внутренний мир так называемых верующих людей, то получится грустная картина их надежд и желаний. Все наши молитвы состоят исключительно из выпрашивания себе одних только внешних благ. Мы просим Бога – как бы получше прожить, послаще поесть, получить местечко потеплее, поскорее избавиться от напавшего на нас недуга. Круг земного нашего благосостояния – вот единственно, о чем мы думаем и заботимся, когда молимся Богу. Мы не проявляем в своих молитвах никакой тревоги о том, чем мы можем Богу послужить; мы никогда не подумаем в себе и не выскажем Ему: «Господи, с нашим телом, с нашей жизнью делай, что хочешь: радуй нас милостями или угнетай скорбями, но душу нашу очисти, возроди, сделай угодной Тебе. Это только для нас в этой жизни ценно; не для личного счастья, а для служения Тебе нам только и хочется жить. Укрепи же волю в борьбе, дай светлых мыслей, светлых решений, научи безгранично любить Тебя и наших ближних; научи нас не думать о себе, а забыть себя и на место себя поставить Тебя и Твою волю».

Вот такими молитвами мы едва ли Богу молимся, таких настроений не переживаем. Нами совершенно забыты слова о том, что молиться и служить Богу надо «духом и истиною», что не количеством свечей, которые мы ставим, не серебристым звоном колоколов, которые мы повесим, определится наше усердие к Богу, а количеством добрых дел.

Поэт Хомяков в великолепном стихотворении «По прочтении псалма» представляет Господа отвергающим все дары, которые Ему приносит человек:

И вот этих-то даров духа, эту светлость нашей жизни мы и не хотим принести Богу в дар и стараемся, выражаясь грубо, отделаться от Бога копейкой: кто грошовой свечой, кто побогаче – целым, может быть, храмом, но одинаково – даром внешним, не затрагивающим нашей жизни, не являющимся тем даром, какого ожидает Божество, изрекшее: «Сын, дай Мне твое сердце!»

Один елецкий купец выстроил прекрасный храм и зазвал смотреть этот храм знаменитого праведною жизнью своею елецкого священника отца Иоанна. Посмотрел священник на храм и говорит купцу: «Красив твой храм и обширен, очень обширен, и всё же не вместит он всех тех, которых ты обидел, притеснил, обобрал и пустил по миру. Не вместит он и тех слез, которые ты заставил людей пролить. Несутся к небу стоны обиженных тобой людей, а ты не хочешь слышать их и воздвигаешь храм. Твой дар ничтожен в глазах Божиих, потому что, прежде чем строить церковь, надо было приложить старание загладить сделанное людям зло».

В большей или меньшей степени мы все поступаем, как этот елецкий купец: мы все являемся представителями чисто внешнего, обрядового христианства, и самый снисходительный судья при самом кропотливом изыскании не найдет никакой разницы между нами и язычниками. А мы не сознаём всего ужаса нашего положения и живем по привычке языческой жизнью среди наших христианских обрядов, и только вдруг вставший пред нами во весь рост, во всей чудной яркости красок образ какого-нибудь истинного христианина, вроде святого Иоанна Златоуста, пристыдит нас и скажет, как мы жалки и ничтожны, как мы не двинули пальцем для того, во что «веруем», тогда как другие творили из жизни своей чудное поприще добродетелей и, называясь учениками Христа, Христом дышали, за Христа страдали, за Христа умирали.

Так ли злы люди, как о них говорят?

За последнее время среди русских писателей усилилось стремление изображать исключительно одни отрицательные стороны жизни.

Такая наклонность была в русской литературе и раньше. Иностранцы изумляются, как тщательно русские закрывают глаза на всё хорошее в жизни и выискивают в ней отрицательное; как во всяком человеке видят прежде всего не то, что есть в нем доброго, а его недостатки, которые они с каким-то злорадством стараются найти в самых отличных людях.

И вот, появляются один за другим прямо болезненные измышления этих типов, лишенных всякого положительного содержания, безвольных, бесцельно живущих, на всё брюзжащих, плюющих, всё проклинающих.

И, начитавшись таких повестей и рассказов этого направления, самым ярким представителем которого является Горький, сам погружаешься в какое-то прескверное настроение. Долго посидишь над такой книгой, и начинает тебе казаться, что мир действительно весь пропитан грязью, что нет хороших людей, нет в нас самих ничего, кроме мелких, мерзких побуждений, и охватит тебя какая-то ноющая тоска, упадет всякая энергия, руки опускаются.

И надо иметь силу воли, чтоб освободить себя от такого кошмара, заставить себя своими глазами смотреть на мир Божий; и сколько тогда засияет пред нами несомненного великого добра, таящагося в жизни.

«Добрый человек из сокровищ сердца своего выносит доброе, и злой человек из сердца своего выносит злое».

Это евангельское изречение постоянно мне вспоминается, когда я думаю о добрых, великих старых писателях и сравниваю их с озлобленностью теперешних.

Легка ли была жизнь этих титанов – Пушкина, Достоевского, – но и из постоянных мучений и разочарований своей жизни, из ужасов каторги они сумели вынести для жизни примирение и благословение.

И как легко и радостно становится на душе за чтением этих великих стариков, которые так любовно проницательным взором своим отыскивали в жизни прекрасное, доброе, вечное и доселе утешают нас этим ими взятым из жизни и возведенным в перлы создания добром.

Все эти мысли пришли мне в голову по поводу одной прочитанной мною прелестной сцены в романе знаменитого английского юмориста Тэккерея «Приключения Филиппа в его странствованиях по свету».

Отрицательные стороны жизни были видны этому великому писателю более ясно, чем кому бы то ни было. Не негодование, однако, а тихую скорбь брата над недугующим братом вызывает в нем созерцание бездны людских недостатков, и в ярких картинах, им рисуемых, отражая всю ложь, пошлость жизни, все мелочные стремления, себялюбивые расчеты и темные преступления людей, он с великою любовью останавливается и на всём том, чем стоит наш мир: на проявлениях согревающей и украшающей жизнь любви, единения, сочувствия.

Вот эта сцена.

Герой романа, порядочно легкомысленный, ленивый, избалованный жизнью молодой человек Филипп Фирмин, только что разорен своим отцом, который растратил состояние его покойной матери.

Удар падает, как гром, на голову жившего всегда в роскоши, считавшегося всегда богатым и вовсе не привычного к труду человека. Великодушный Филипп, который при всех своих недостатках был очень сердечный человек, не только не судит отца (а с ним он никогда не был в хороших отношениях), но будет отсылать ему, начав работать, значительную часть своего заработка. Он освободит также от ответственности другого своего опекуна, по легкомыслию которого совершилось это разорение и который мог возвратить ему хоть часть утраченного. Но это – впереди, а вот что произошло в тот день, когда обнаружилось разорение Филиппа и бегство его отца в Америку, в дружественном доме Пенденниса, куда пришел Филипп с печальными вестями.