Анна Белоконева - Синдром Демиурга

– Родная моя, девочка, – Елена Евгеньевна прижала дочь к себе и стала нежно гладить по голове, – это ничего не значит. Просто папа очень серьёзный человек, понимаешь. Он безумно тебя любит и переживает. У него большие запросы к твоему будущему мужу. Он никому не позволит тебя обидеть. Поэтому, пока он не убедится, что Виктор достоин тебя, не станет демонстрировать свою расположенность к нему. И это совершенно не означает, что папа плохо к нему относится.

– Мама, я очень его люблю, – тихо прошептала Нина.

– Вот завтра ему об этом и скажешь. Я уверена, утром отец будет в хорошем настроении.

Нина отпрянула от материнской груди и посмотрела в глаза женщины, которую она очень любила и которой безгранично доверяла.

– Я сейчас говорю о Викторе. Я очень его люблю, мама. Помоги мне, пожалуйста, донести это до папы.

– Я постараюсь, милая. Я постараюсь.

Мать и дочь крепко обнялись. Так они сидели некоторое время, пока не обратили внимания на часы. Стрелка перевалила за полночь.

– Пора отдыхать, – шепотом сказала Елена Евгеньевна.

– Как сказала бы бабушка, «утро вечера мудренее», – с грустной улыбкой ответила Нина.

Пожелав своей дочери спокойной ночи и перекрестив её на сон грядущий, Елена Евгеньевна вышла из комнаты.

Как ни странно, но Нине удалось быстро заснуть. Организм включил защитную реакцию и подкинул в разгорающийся в душе костёр поленьев, чтобы уверенность в завтрашнем дне теплилась и согревала свою хозяйку. Надежда осушила озеро печали, которое разлилось на сердце девушки после неудачной импровизации помолвки. Её сон зижделся на спокойствии и наполнял каждую клеточку организма силой – силой, которая понадобится Нине, чтобы отстоять своё право быть счастливой.

Утром за завтраком все члены семьи были общительны и любезны. Николай Георгиевич поинтересовался у каждого, как прошла ночь, ибо свою он провёл в кабинете в глубоком раздумье над сложившейся ситуацией. Но он совершенно не выглядел разбитым, а наоборот, в нём чувствовался боевой настрой.

– У меня сегодня много дел, – мягким тоном сказал глава семьи и пристально посмотрел на дочь. – Но для меня не может быть ничего важнее тебя, Нина, и твоего будущего.

– Я знаю, папа. И я бы хотела…

– Не перебивай меня! Сейчас буду говорить я, а ты, пожалуйста, внимательно меня послушай и постарайся сделать правильные выводы.

Отец встал, подошел к окну и отдёрнул штору, которая мешала солнечным лучам проникать в комнату.

– Так лучше, – констатировал он, вернувшись к столу.

– Милый, позволь, сначала я введу тебя в курс дела, – сказала Елена Евгеньевна, окончательно поняв, о чём сейчас пойдет речь.

– Непременно, Леночка, мы тебя выслушаем, но немного позже. Сейчас говорить буду я.

Мать и дочь переглянулись, но перечить отцу не стали. Нина, волнуясь, теребила салфетку в руках.

– Начну сразу с главного, – продолжая стоять возле стола, сказал Николай Георгиевич. – То, что произошло вчера, считаю недоразумением, а вашу помолвку недействительной.

– Но, папа!

– Более того, – не обращая внимания на возглас дочери, продолжил отец, – я готов простить тебе этот поступок, если ты мне пообещаешь, что с этого дня ты прекращаешь любое общение с Виктором. И впредь в этом доме не должно звучать даже имени этого молодого человека. Я несу ответственность за тебя, дочь, и имею полное право требовать исполнения моей просьбы.

– Это не просьба, папа! Это прямо приказ!

– Нет, Нина, это просьба. Не преувеличивай. И я настоятельно рекомендую тебе прислушаться к ней.

– Иначе что, папа? – негодовала Нина.

– Нина, подожди, – вмешалась Елена Евгеньевна. – Николай, давай разберемся, что случилось? Что заставило тебя принять такое решение?

– Нет, дорогие мои, разбираться мы ни в чём не будем. Вы просто сделаете так, как я говорю, – уверенным тоном ответил глава семьи.

– Папа, что плохого сделал тебе Виктор? – Нина вскочила со стула и подошла ближе к отцу. – За что ты так его невзлюбил? Ты же сам говорил, что он хороший человек! Я не понимаю, почему ты так нелюбезно повёл себя с его родителями?

Николай Георгиевич старался сдерживать себя, и как можно более мягко ответил:

– Может быть, он и хороший человек, я этого не отрицаю. Но юноша, достойный моей дочери, не стал бы за моей спиной устраивать этот маскарад. Он мог бы прийти ко мне лично и открыто, глядя мне в глаза, поведать о своих намерениях. Однако же он выбрал иной путь. Почему?

– Это не он выбрал! Мы вместе решили! Это был наш сюрприз, – защищалась и оправдывалась Нина.

– Ты же знаешь, дочь, мне не по душе сюрпризы. Мне их сполна преподнесли по жизни. Поэтому я был очень огорчён, что моя родная дочь поставила меня перед фактом.

– Хорошо, папочка, извини. Больше такого не повторится, обещаю. – Нина ласково посмотрела на отца и продолжила: – Когда Виктор с родителями могут прийти к нам в гости?

– Нина! Ты меня слышишь? – с негодованием вспылил Николай Георгиевич. – Я не хочу видеть этих людей ни у себя дома, ни в своей жизни! Я запрещаю тебе видеться с этим… с этим… ммм… – раздражённый отец старался подобрать слова помягче, – чёрт бы его побрал! Никаких встреч с этим иноверцем и точка!

– С кем? – переспросила Нина. – С иноверцем?

– Николай, что ты такое говоришь? – старалась поддержать свою дочь Елена Евгеньевна. – Ты не в себе!

– Папа, при чём тут вера, когда речь идёт о любви!

– О какой любви ты говоришь, дочь? Это наваждение, да и только! – прокричал Николай Георгиевич надтреснувшим от негодования голосом. – Тебе необходимо учиться, искать свой путь. Я не могу допустить…

– Чего, папа? – уже со слезами на глазах спросила Нина.

В это время в комнату вошла Татьяна Егоровна и стала невольным свидетелем напряженного разговора. Она тихо присела на стул. Елена Евгеньевна посмотрела на мать взглядом, полным негодования от происходящего. Женщина понимающе покачала головой. Обе общались глазами, и в этой зрительной связи дочь находила поддержку.

– Не важно, – перешёл на спокойный тон Николай Георгиевич, – просто поверь, Нина, что ты слишком рано забиваешь себе голову любовью.

– Мама! Бабушка! Ну, скажите же ему, что любовь – это самое прекрасное, что может быть в жизни! Ради чего тогда жить, если не ради неё? – Нина смотрела на мать, как на соломинку, которая непременно должна её спасти. Губы дрожали, и глаза были уже не в силах сдерживать поток слёз. – В конце концов, ты же сам любил, ты понимаешь, о чём я говорю! Это как болезнь, понимаешь, папа, и если на то пошло, то я готова умереть от этой болезни!

– Ну, что ты! Что ты! – Татьяна Егоровна подошла к внучке и крепко её обняла. – Ну, кто же умирает от любви? Нужно не умирать, а бороться за неё. Успокойся, девочка моя. Тише, тише. Вытри слёзы. Вот так.