Галина Мамыко - Монастырские

Нина расправила платье, присела на краешек стула, сохраняя осанку, и задумалась, на какую тему завести разговор. Насчёт театров, библиотеки и цирка с филармонией уже озвучено. Осталось про погоду.

– Про погоду трепаться не будем, – опередил её парень. – А ты лучше мне скажи: трах…сь когда‑нибудь?

Гость решил, как он мысленно оценил свою реплику, «приколоться». Но без претензии на отклик, которого, а это на лбу у мадмуазель написано, и в помине не могло быть.

Нина с любопытством посмотрела в насмешливое лицо. О той пикантной смысловой нагрузке, которой наделён глагол «трах…ся» у продвинутой аудитории, Нина не ведала. Поэтому истолковала в буквальном смысле как «ударяться».

– Один раз было. В деревне, – призналась, вспомнив, как на практике в деревне, куда привезли студентов в качестве трудового десанта копать на полях картошку, она упала с трактора и сломала ключицу. Её не предупредили, что сидеть на борту прицепа опасно. И когда молодёжь спряталась на грязном дне кузова, Нина, опасаясь запятнать новый спортивный костюм, взгромоздилась на борт. Во время резкого поворота (молодой тракторист вздумал заигрывать с местными девчатами на обочине дороги) Нина от толчка полетела на землю. Перелом был со смещением. Пришлось делать под наркозом операцию, а потом ходить в гипсе. Это было одно из сильных воспоминаний в жизни будущего доктора Беломедовой.

– О?! – выдохнул Сергей и распрямился. Он был настолько ошеломлён, что сказать больше ничего не мог.

– Да… Было ого‑го. Запомнилось на всю жизнь. Подобное невозможно забыть. Было ощущение, словно меня пронзили насквозь. Такой силы удар. Отдалось и в голове, и в рёбрах, показалось, глаза на лоб вылезут, а я лопну от боли. Родители утешали: до свадьбы заживёт.

Сергей встал. И молча изучал Нину.

Она своими наивными глазами взирала на его физиономию:

– Excuse me, почему у вас такое странное выражение face? Так выглядят люди, когда слышат нечто невероятное.

– Ох…ть!!! – вырвался у юноши глагол неопределённой формы из области отечественной ненормативной лексики. – Тьфу. Пардон, мамзель… От чистого сердца выскочило. Я в шоке.

– Нет, не понимаю. А что тут такого. С подобными явлениями, мне кажется, сталкиваются практически все люди в своём бытии. Одни раньше, другие позже. With whom is not! У одних это происходит в сельской местности, как у меня, у других посреди города, на улице, как у моей приятельницы. Она спешила, было скользко, и тут споткнулась, а сзади шёл мужчина, он не знал, что идущая впереди упадёт, и налетел на её тело, рухнул прямо на лежащую. Life is life. Короче, трахнул так, что знакомая моя потом месяц хромала, не могла ноги вместе свести нормально. Memento mori!

– А знаешь, с тобой интересно, – сказал Сергей и подмигнул. – Ты чем по вечерам занимаешься? Может, прогуляемся по городу, заглянем куда‑нибудь, развлечёмся, а?

– Не знаю даже. У меня много времени учёба отнимает. Но я подумаю над вашим предложением. Давайте, я запишу ваш номер телефона и позвоню, когда появится окно.

Совместный ужин Шкаберниковых‑Беломедовых вошёл в семейные летописи как незабываемый и, вдобавок, излечил супругов Беломедовых от свадебной лихорадки.

Маму с папой Нина не стала посвящать в суть разговора tete‑a‑tete, как не заслуживающего их авторитетного внимания. Да и parents к тому же, помимо много чего другого, требовали от неё и такие две важные вещи, как возвращение домой не позднее двадцати одного часа и посвящение учёбе максимально большей части личного времени. Тем более не было смысла сообщать, что молодой человек предложил, по сути, крамолу: вместо повышения уровня образования – «растранжиривание времени» (этот оборот речи Нина слышала от мамы, когда та выговаривала дочери за бездельничанье и выключала телевизор с сериалами. Телевизор позволяли ей смотреть по субботам и воскресеньям – не более двух часов в день. А что касается появившегося позднее интернета, то на него, как «рассадника разврата», в семье Беломедовых наложили табу до гробовой доски).

Жоржетта Александровна и Ким Георгиевич Беломедовы так и не узнали, какой шанс упустила их любимица. Сергей, правда, какое‑то время ещё помнил гламурный трёп с барышней, и один раз подкараулил её недалеко от дома.

– Эй, подруга, которая в сельской местности того‑сяго, привет, что ли! – издали помахал студентке с большим портфелем. – Не надорвёшься?

– Нет, не надорвусь. Тут, в основном, бумаги и медицинский халат. А они не тяжёлые. Да ещё бутерброды. Мама рекомендует съедать на переменах, чтобы не было язвы желудка, – объяснила Нина.

На прощанье сказала, что помнит о его давнем предложении погулять по городу и обязательно позвонит, как только появится свободное время.

Она ко всему подходила серьёзно. И держала данное слово. Просвет в учебном графике появился через год.

– Нина? Какая Нина? – удивился Сергей, услышав в телефонной трубке женский голос. «Ленку знаю, Верку помню, с Танькой поругался», – подумал он и тут вспомнил смешное застолье, чопорную девицу в длинном платье с манерами английской леди.

– А, Нина!

Он хотел добавить про «приключение в колхозе», но его опередили:

– Я вам дала слово позвонить, когда найду время. Завтра у меня свободный вечер. Начались каникулы. И родители разрешили с однокурсниками погулять по городу. Если хотите, можете присоединиться к нашей компании.

– Э, нет, дорогая. Поздно. Я женился, – и Сергей расхохотался.

– Правда?! Ой, как здорово! Поздравляю! – от души порадовалась за молодожёна Нина.

«Вот останешься старой девой», – сию угрозу она слышала от мамы не раз. В последние годы мама всё чаще повторяла эту фразу. Дочь соглашалась, что и правда, как плохо, быть старой девой. И как хорошо, когда вокруг играют свадьбы. Она с удовольствием принимала приглашения на свадьбы одноклассниц и однокурсниц, носила подарки, посылала красивые открытки по почте по случаю рождения малышей. Она «зарубила себе на носу» (выражение мамы), что одно из самых важных в жизни событий – вступить в брак. Поэтому новость, что сын прораба женился, была воспринята с восторгом. Нина подумала, как обрадуются родители, когда она им расскажет про Сергея. Но папа с мамой почему‑то промолчали. Мама заперлась в спальне, а потом ходила по квартире с красными глазами.

В течение ближайших тридцати лет перемен в личной жизни Нины Кимовны не произошло. Мать‑пенсионерка пророчеств про старую деву вслух больше не произносила.

«Вот и стала моя дочь старой девой», – думала Жоржетта Александровна, с завистью оглядывалась на женщин с детскими колясками и шла в церковь ставить свечу за упокой души скончавшегося от инфаркта Кима Георгиевича.

Нина по‑прежнему, как и в юности, рассказывала матери о всех событиях своей жизни. Делилась впечатлениями от прочитанного в газетах и книгах. Спрашивала, какое лучше надеть платье на банкет по случаю юбилея главного врача той больницы, куда была направлена по распределению как молодой специалист и где осталась работать до пенсии. Жаловалась по вечерам на головную боль от крика младенцев в детском отделении. Описывала смешные истории из будней пациентов. Мама с дивана направляла в сторону телевизора пульт, переключала каналы и кивала дочери. «Может, и хорошо, что у Нины нет семьи. А то и правда, столько шума от детей», – такие мысли теперь появлялись у Жоржетты Александровны. И она бодрым голосом восклицала: