Галина Мамыко - Монастырские

Однако всё пошло не так. И именно из‑за Таис.

«Я не буду участвовать в вашем мерзком спектакле!» – заявила она, когда узнала о наших планах.

«Послушай, Таис, нельзя быть такой наивной в этой жизни», – ответила ей Анжелика. Таис возмутилась и ушла. Но я всё равно надеюсь, что когда подойдёт время, она согласится и расскажет Небылице о своей горькой жизни, о том, что дома невыносимые условия. Алекс, муж Таис, не желает больше жить с тёщей. А денег на съёмное жильё нет. Небылица, конечно, растает (уж знаю её характер) и приютит у себя семью моей внучки. А потом… Мы выпросим у Небылицы дарственную на квартиру. Тем более дети у Небылицы пристроены, крыша над головой у каждого есть. Спасибо её первому мужу Алексею, тот будто чувствовал, незадолго до своей гибели вспомнил, наконец, о своих сыне и дочери, купил каждому по квартире. Не исключено, что всё закончится для неё интернатом для престарелых. Если честно, то мне муторно от такого финала. Не рой яму другому, думаю я. Кто знает, может, в один ужасный день мои близкие пожелают и меня туда же упечь… А что, моя дочь на всё способна. Как в своё время она оказалась способной увести у меня мужа, её отчима. Но я подобное заслужила. Тот, кто делает другим пакости, тот сам рано или поздно окажется объектом аналогичных пакостей. Как я, когда отбивала мужей у Небылицы. Гуляла с Алексеем, её первым мужем, а потом об этом рассказала Катьке. Это, думаю, и стало одной из причин их развода. Ну, а позже я закрутила роман уже с её вторым мужем, Колей Кулаковым. Это случилось уже после того, как я бросила своего первого мужа Гешу Кокарейкина, моего бывшего одноклассника и друга Коли Кулакова, и умотала с любовником в кругосветное путешествие. Потом я всё равно осталась одна. С годами я весьма сожалела о Геше, да и как не жалеть о том, кто разбогател, но для тебя является уже недосягаемым.

Ах, как я самой себе противна. Как я хочу быть другой. Я гадкая…. Но желание прибрать к рукам Катькину квартиру перевешивает, и я стараюсь не обращать внимание на это неприятное чувство собственной вины.

Впереди немало работы. Надо готовить почву. День за днём я рассказываю Небылице страшные истории о невыносимой жизни моей внучки Таис, как издеваются над ней родители, какой сволочью с годами стала Анжелика (и это чистая правда). Небылица слушает со слезами и восклицает: «Боже, спаси и сохрани!»

Я умолкаю и пью чай. Скажите, ну как можно быть такой дурой. Зачем она верит мне, дрянной… Я ощущаю в себе вот эту мерзость, что копилась, росла внутри меня с детства. Я привыкла к этому. Я всегда знала, что внутри меня есть некая гадкая сила… Когда эта сила просыпается, я начинаю управлять людьми. Я делаю это так легко, я оказываюсь над миром. Сколько мужчин увидело во мне эту силу? О, разве можно считать свои победы. Это неправильно. Их можно смаковать. Ведь каждая победа – это целая прожитая жизнь. У меня много жизней. Каждая из них читается с наслаждением. И это наслаждение отвратительно, думаю я, но продолжаю упиваться минувшими безумствами.

В этих ярких историях из моей жизни много глянцевых страниц. Их я перелистываю каждый день. По этим страницам бродят ароматы любви, смешные глупости, горячий запах денег. Там царствуют моя красота, мои безумства, моя наглость. «Ты ужасна!» – говорю я себе, но продолжаю любоваться своей молодостью.

Что‑то неладное творится со мной. Сентиментальность. Надо уметь держать себя в руках. Ведь я всегда умела держать себя в руках.

Но вот Небылица идёт к своим иконам, и мне слышно, как она шёпотом просит у кого‑то помощи для рабы Божьей Таисии. Это она о моей внучке. Это невыносимо. Мне хочется треснуть по её иконам, по её седой голове. Мне хочется разнести вдрызг эту квартиру, ведь именно здесь я когда‑то отбила мужа у Небылицы.

Как можно жить, если рядом есть человек, который верит тебе? Как можно вынести эту муку доверия?

– Послушай, Небылица. Ты принимаешь меня за другого человека. Я не то, что ты думаешь, – однажды сказала я, когда она ползала по полу с тряпкой.

– И ты не знаешь самого главного. Ты и я – мы родные сёстры, – сказала я. – Мой отец, Царство ему Небесное, был и твоим отцом. Родным отцом. Вот так.

Я смотрела сверху на её плешивую голову. Зачем я говорю всё это, думала я.

– Ты, Вера, хороший, добрый человек, – сказала мне Небылица.

Она не упала в обморок от такой новости. В такое было трудно поверить, но рано или поздно, конечно, она поверит. Мне стало спокойнее. Эта тайна так много лет тяготила меня. Наконец, я освободилась от неё.

Однажды позвонил телефон, незнакомый голос сообщил, что машина сбила мою дочь Анжелику. И она теперь в морге. Её нужно опознать. Внучка? Таисия? Да, там была рядом ещё и девушка. Внучка жива.

А потом завыли за стеной у соседей. Собака. Она воет, когда хозяйка оставляет её одну. Вот и сейчас. Она снова меня нервирует. Но Небылица подошла ко мне, погладила по голове и по её глазам я поняла, что это не собака, это я вою. Это означало – у меня инсульт. Как когда‑то у Кулакова.

Я превратилась в беспомощное существо.

Небылица кормила меня, обтирала, пеленала, переодевала. Я покорно смотрела на неё и молчала. Я разучилась не только говорить, но и думать. Не думать – это здорово. Тем более не думать о Небылице. Не думать о Небылице означает для меня быть свободной от плохих мыслей. Небылица мой крест, она тот камень, о который разбилась моя душа. Она тот человек, который показал мне, кто я есть. Это знание я прятала от себя. Но разве может не стать явью то, что вопиёт к небу. Разве может тьма не знать, что она тьма… Ради этого, пожалуй, стоило заработать инсульт.

/Рассказ основан на реальных событиях. Автор: Катя Небылица/

Приписка на полях рукой Кати Небылицы: «Прототип главной героини рассказа – Таис Монастырская (внучка Веры Монастырской)».

Я всегда вспоминаю эту историю, когда вижу под дождём бегущую женщину.

В тот серый, без неба, переполненный водою день я шёл под зонтом по опустевшему от страха городу. Дома, автобусы, троллейбусы, такси, слепленные в одно тело люди под козырьками автобусных остановок, вереницы лиц за окнами плывущих по городскому океану кораблей, всё вокруг дрожало от боязни перед стихией. Боже мой, думал я, люди забыли самих себя, они и знать не хотят, что они – образы Божии, и видно, оттого так пугливы.

Мне надо было успеть пересечь перекрёсток с мигающим жёлтым глазом, прежде чем гудящая толпа смертей ринется навстречу горизонту. И это мне удалось бы, не появись на тротуаре та самая женщина. Она бежала к дороге и размахивала сумочкой. У неё были сумасшедшие глаза. Я сразу понял, что с ней неладно. Она явно хотела нырнуть туда, где мчалась смерть. Мне ничего не осталось, как встать на её пути и поднять свою трость.