Андрей Ткачев - Правильные глаголы. Как мыслить и действовать, чтобы выжить в этом мире

Допущено к распространению

Издательским советом

Русской Православной Церкви

Номер ИС Р20-918-0662

У преподобного Паисия Афонского есть книга «С болью и любовью о современном человеке». Сам старец ничего не писал. Книга составлена из расшифровок его бесед с духовными детьми и из ответов на вопросы. Название этой книги очень точное. Как еще говорить о человеке, если не с болью и любовью? Если без боли, то человек просто не видит умножающиеся страдания мира и имеет каменное сердце. Если без любви, то зачем вообще говорить что-либо?

Цицерон в свое время, выступая с речью против Катилины, с горечью воскликнул: «О времена, о нравы!» Выражение стало крылатым.

O tempora, o mores!

Мы решили воспользоваться этим горьким вздохом, полагая, что он подходит к разговору о человеке с болью и любовью. При этом мы помним сказанное Соломоном: «Не говори: отчего это прежние времена были лучше нынешних? Потому что не от мудрости ты спрашиваешь об этом» (Еккл 7:10). Мы не осуждаем наше время и не хвалим прежние без рассуждения. Просто живем мы сегодня, и наши дни достойны горького вздоха, как и все прочие.

Жизнь, кажется, долго шла, как усталый конь по борозде. И вдруг рванула с места так, что не догонишь. Общее отношение людей к жизни сегодня таково: она мчится и стремительно меняется. А когда в быту меняется решительно все – манера одеваться, пища, способы передвижения и обмена информацией, виды отдыха и т. п., – то возникает вопрос: мораль и нравственность могут ли остаться неизменными? Может, такие понятия, как «верность», «честность», «терпение» так же устарели, как устарел гужевой транспорт в сравнении с современным автомобильным? Может быть, и сама вера отходит в область музейной старины вместе с бабушкиной дровяной печью и чугунным утюгом?

Подобные мысли – соблазн, но соблазн закономерный. Оказывается, незыблемые и фундаментальные нравственные категории требуют нового, свежего прочтения в каждой новой эпохе. Если раньше о трудолюбии приходилось говорить в основном с людьми тяжелого ручного труда, то теперь об этом приходится говорить с людьми, одетыми на работе в крахмальные рубашки и стильные пиджаки. Но само «трудолюбие» при этом никуда не исчезло и сути не изменило. Точно так же дело обстоит и с другими нравственными категориями. К тому же и сама жизнь опытно доказывает нам ту простую истину, что нравственная эрозия, вымывание нравственного смысла из сознания современного человека равнозначно выдергиванию земли у него из-под ног.

Стоит развратиться человеку, полюбить связанные в тугой узел деньги и удовольствия, а кроме них более ничего, как вдруг оказывается, что жизнь треснула. Генно-модифицированная еда не насыщает. Распавшиеся семьи плодят новое сиротство и великое массовое одиночество. Техника, придуманная для облегчения жизни, превращается в подлинное наказание, угрожая катастрофами и умножая суету. К прежним зависимостям прибавляются новые, и под шум о свободе человек все более и более порабощается. Словно театр абсурда переступил грань, отделяющую сцену от зала, и вошел в самую гущу жизни.

Не надо обольщаться. Современная цивилизация не сделала того, что обещала. Она не сделала человека счастливым. Видимо, счастье принципиально не живет внутри таких понятий, как цивилизация. Цивилизация, как говорил Константин Леонтьев, лишь избавляет человека от одних проблем, чтобы тут же на их место поставить новые. А человеку все так же, как всегда до этого, нужен Бог. Нужно, чтобы небо над головой жило и дышало, а не превращалось в крышку над медным тазом, в котором оказался человек. У человека по-прежнему болит душа, в бессмертие которой его верить отучили. И, значит, нужно припомнить некоторые прописные истины, истолковав их на языке, более-менее приближенном к современному пониманию.

Безусловно, это труд, не обещающий великих успехов. При всей своей глубинной несчастности человек все же стал циничен, недоверчив, горд. Он потерял способность говорить о главном. К тому же «нелегкая это работа – из болота тащить бегемота». Но попробовать стоит. Все же речь идет о любимейшем Божием создании, за которое на Кресте страдал и умер Иисус Христос. Люди не созданы для адских мук. Не созданы также и для вечной суеты и взаимного злобного пожирания.

Люди созданы для чистых радостей и умного труда. Возвращению этих ясных мыслей в помутненное сознание современника посвящена эта книга – книга о нас.

О том, что оку хорошо видно, а сердцу не до конца понятно.

O, tempora!..

О, времена!..

Крест, как известно, состоит из двух перпендикулярно пересекающихся перекладин. Этот простейший геометрический образ (линия вверх и линия поперек) является, несмотря на простоту, глубочайшим выражением полноты человеческой жизни.

У человеческой жизни есть – должна быть – вертикальная координата. Это наше отношение к Богу и, более того, наши отношения с Богом. Живые, личные отношения. Наши молитвы, наши «шепоты и крики». Наши просьбы и Божии ответы на них, наши обеты и исполнение их. Все это и есть та самая вертикаль, которая есть, вернее, должна быть у каждого человека. Вера – это вертикаль. «Горе имеем сердца!» – всякий раз мы слышим при служении литургии. То есть «сердца наши да будут устремлены вверх!» И литургический ответ общины на эти священнические слова: «Имамы ко Господу!», что означает: «Сердца наши обращены к Господу».

Но вера – это также и горизонталь.

Это нахождение общего языка с другими людьми. С теми, кто стоит с тобою вместе в одном храме на молитве. Но также и с теми, кто не стоит сейчас рядом, но тем не менее является твоим братом и ближним во Христе.

Одной из иллюзий современности является убеждение в том, что вера – это личное дело каждого. Иногда столь интимное и личное, что оно и не проявляется вовне никак. На самом деле отдельный человек вряд ли способен верить. Вера как дар дана Телу Церкви, общине. Вера живет в общине, в верующем народе, и из ее сокровищ каждая личность берет столько, сколько способна переварить и усвоить. Это касается таинств веры и принятия благодати. Это же касается и элементарного братского общения.

Мы верим в одного и того же Господа, участвуем в Его трапезе и при этом можем быть так чужды друг другу, словно теснимся в автобусе, а не стоим у Престола Господня. Примерно так об этой проблеме говорит Франсуа Мориак в небольшой, но крайне полезной книжице под названием «Во что я верю». Я всерьез думаю, что относительный успех различных протестантских миссий напрямую связан с их социальной активностью. Человек, попадающий в одну из таких улыбчивых групп, ощущает себя окутанным братскими и сестринскими отношениями. Это так ново и непривычно для нашего холодного и эгоистичного мира, что человек будет «куплен» этой любовью надолго. Со временем он, скорее всего, перерастет масштаб и объем преподаваемого учения и образа жизни (я говорю о русских людях), но чувство того, что он встретился с некоей семейственностью, справедливо останется в его душе и будет соединено с благодарностью.