Стивен Левин - Встречи на краю. Диалоги с людьми, переживающими утрату, умирающими, исцеляющимися и исцелившимися

Мне стало гораздо спокойнее после того, как я вам позвонила. Марк вернулся из своей поездки, и мы несколько раз искренне, открыто поговорили. Это не означает, что всё между нами прозрачно, но каждый разговор сам по себе был искренним, в нём почти не было манипуляций, и каждый из нас внимательно слушал другого.

Моё лечение интерфероном идёт неважно. Мы подождём ещё неделю, чтобы полностью в этом убедиться, но, судя по всему, оно не оказывает никакого эффекта. Это провал. Я ужасно разочарована. Я очень сильно на него рассчитывала. Врач снова говорит о химиотерапии, о новом курсе, и я всё больше ощущаю себя загнанной в угол. Одна женщина в больнице спросила меня: «Что вы планируете делать теперь?» И я не нашлась, что ответить. Это ирония судьбы, что исследования Марка являются для меня, наверное, единственной надеждой. И что, быть может, мы оба умираем. Вероятно, у нас просто не будет шанса помочь друг другу исцелиться, теперь, когда я чувствую, что это стало возможным, когда в нашем общении появляется всё больше честности.

Знаю, что рассуждаю, как человек, находящийся при смерти, поэтому хочу добавить, что все говорят мне о том, как замечательно я выгляжу. Марк получил свой грант и теперь работает над методом, который, как он убеждён, наилучшим образом поможет мне излечиться. Учитывая, что наши отношения стали более спокойными, я, конечно, стала меньше сопротивляться его терапии. Кажется, что я неизбежно всё больше склоняюсь к этому виду лечения. Уверена, это вы упоминали о «божественном хореографе», которому лучше всех известно, как исполнять этот танец.

Шли месяцы, мы продолжали общаться; благодаря медитации на прощении и глубокому анализу своего гнева, а также анализу скрывающейся за гневом любви и печали, Кэсси, по её словам, обрела новую жизнь, хотя ей и казалось, что она умирает.

Как‑то раз в мае, когда мы разговаривали, она сказала:

– Знаете, несколько лет назад мы с Марком думали о том, чтобы вместе написать книгу об отношениях и браке, а около двух лет назад мы даже стали писать заметки для этой книги. Это было до того, как я узнала о его любовных похождениях, но ещё прежде какое‑то внутреннее чутьё подсказывало мне, что не вся его любовь достаётся мне. А теперь я понимаю, что мы столько всего не принимали, что абсурдом было думать, что мы прошли достаточно испытаний, чтобы пытаться помочь другим. Очень легко привыкнуть к мысли, что страх и отстранённость друг от друга – единственный способ жить, единственное, что жизнь может нам дать. Удивительно, но вероятность, что я умру, сделала меня более открытой для жизни. Представьте себе, если бы мы на самом деле когда‑нибудь опубликовали эту книгу! Тогда состояние, которое скрывалось за нашими словами, ввело бы людей в ещё большее заблуждение. Должно быть, я по каким‑то причинам полагала, что, если мы можем жить вместе и одновременно так сильно злиться друг на друга, нам есть что поведать миру об отношениях. Но мой рак и сердечная недостаточность Марка заставили меня осознать, что мы оба убегали от жизни. В сущности, эта книга об отношениях была лишь очередным способом обмануть друг друга. Точно так же можно отправлять открытку с пожеланием выздоровления кому‑нибудь в морг.

И знаете, – продолжала она, – почему‑то в последние несколько месяцев я часто сталкиваюсь со смертью других людей. Один дорогой мне, близкий друг умер у меня на руках всего пару недель назад. Он очень долго болел и находился в доме престарелых, и как‑то его жена позвонила мне и сказала, что из дома престарелых ей сообщили, что он находится при смерти. Моя подруга очень боялась ехать туда одна и быть рядом с мужем в момент его смерти и попросила меня встретиться с ней там. Я приехала в дом престарелых, и сама прошла в его палату. Я никогда не была рядом с человеком в последние моменты его жизни, но я понимала, что происходит. Я обняла его, а он изо всех сил пытался дышать. Многие годы этот человек был мне приёмным отцом, и я чувствовала, будто этот мужчина, лежащий на постели, – часть меня. Вдруг он стал отчаянно хватать ртом воздух, и я сказала: «Всё хорошо, ты в объятиях Бога». Так всё и закончилось. Он больше не сделал ни единого вдоха. Я не могла поверить в то, что случилось. А затем я ощутила страх. Я стала бояться, что его кишечник опорожнится, и в комнате будет неприятно пахнуть, у меня стали возникать и другие бредовые мысли. Но неожиданно комнату наполнил запах цветов, принесённый ветром сквозь открытое окно. Я положила голову на подушку рядом с его головой и стала говорить с ним – почти так, как вы описываете в посмертных медитациях в книге «Кто умирает?». Я сказала ему, чтобы он осмотрелся, ничего не боялся и двигался к свету. В последние несколько месяцев я ощущала этот свет во время медитации и знаю, что он действительно существует, поэтому для меня было совершенно естественно побуждать его войти в этот свет. На протяжении последнего месяца во время одной из медитаций я ощущаю единство с этим светом, и это давало мне огромные силы в предыдущие недели, когда я проходила терапию, судя по всему, совершенно бесполезную. Зачастую мне очень тяжело действовать, исходя из этого пространства, но когда я ощущаю его, то чувствую, что исцеляюсь. Не знаю, что происходит, но что бы ни происходило – это к лучшему.

Работа, которую совместно осуществляли Кэсси с Марком, глубоко повлияла как на её, так и на его жизнь. Казалось, каждый из них всё больше и больше открывается происходящему, в том числе возможной смерти, которую они носили в себе. Это время было невероятно плодотворным. Кэсси назвала этот период их жизни «временем нового очарования».

В День благодарения Марк умер в больнице; Кэсси сидела у его кровати и держала его за руку. Следующим вечером она позвонила мне и сказала:

– Между нами было столько неразрешённых конфликтов, что год назад казалось, что мы никогда по‑настоящему не станем так близки, как много лет тому назад. Но когда я с любовью открылась ему, когда он отказался от своих прежних привычек в общении со мной, от своего противоречивого сексуального поведения, перестал отрицать смерть и даже жизнь, что‑то произошло. Знаете, мы могли бы с ним говорить вечно, и не думаю, что таким образом решили бы много проблем. Мы бы просто продолжали плодить слова. Продолжали бы бесконечно добиваться взаимного одобрения. Но в конце прошлого лета, когда я почувствовала, что моё сердце открывается ему – такому, «какой он есть», судя по всему, наши беседы кардинальным образом изменились. Временами у нас почти не было тем для разговора, поскольку между нами было не так много расхождений. Мы переживали невероятную любовь. И хотя в каком‑то смысле эта любовь не спасла ему жизнь, возможно, она спасла его как‑то иначе. Не знаю. Но теперь я тоскую по нему больше, чем могла бы раньше представить. Так или иначе, наша совместная жизнь закончилась. Не знаю, чем я буду заниматься и что со мной случится, но уверена, что больше не нуждаюсь в том, чтобы он исцелял меня. Я исцелюсь самостоятельно. Я не знаю также, что именно хочу этим сказать. Жизнь так удивительно непредсказуема.